[tenok]

фэндом: готэм
название: Свет смертельной любви моей
пейринг: Освальд/Нигма, односторонний Гордон/Освальд
рейтинг: нц
жанр: пвп, юмор
размер: ~3400 слов
саммари: — Что, — сказал Нигма. — Прямо здесь?
от автора:  Bexmph заказала а) секс в морге б) Освальда сверху. Ясделяль, чо.
от автора 2: плохие шутки в плохие моменты, плохой секс в плохом месте :|

Влюбленность в Гордона не приносила удовольствия никому: ни Освальду, ни Гордону, ни всему населению Готэма.

Влюбленность в Гордона не была взаимной, но это еще ладно; она не была так же красивой, возвышенной, трогающей за душу. Она была не кровоточащей раной в сердце, а, скорее, изжогой. Неудобной, неприятной, мешающей дышать полной грудью и делающей Освальда раздражительным и капризным. Ему бы от этой влюбленности таблетку. Стакан воды с содой.

Но у него был только местный кофе в треснувшей кружке с эмблемой участка, и Освальд сидел на липком (не потому что кожаный, а от старости и грязи) диване в так называемой комнате отдыха, и пил, и смотрел в стену, и думал про джимовы синие глаза, ради которых он таскался через половину города с ценной информацией, а эта мразь — этот сукин сын — не мог даже дождаться его в условленное время.

Кофе в участке варили на удивление хороший, но для Освальда он был на вкус как разведенный в воде гудрон. Пил его Освальд исключительно чтобы выглядеть занятым делом, а не ждущим, как привязанная у двери магазина собака.

— Мистер Пингвин, — Освальд не посчитал нужным обернуться на звук. Парень, сутулый и ломкий, протиснулся в дверь, балансируя с коробкой, которая, по ощущениям, была больше не только его головы, но и всей верхней части туловища; коробка встала на стеллаж, парень замер перед кофеваркой. Защелкал кнопками, забулькал жидкостью.

Освальд откинулся на спинку дивана, мысленно обещая себе посолить и сжечь свой костюм, когда вернется домой. Чертов любимый костюм. Красивый, с жилетом, который делал ему талию, которой позавидовала бы какая-нибудь модель, и брюками, от которых у него появлялись ноги, и ноги эти были ого-го. К тому моменту, как Гордон придет, костюм будет весь в складочках, укладка опадет и снова прилипнет к вспотевшему лбу, а подводка начнет осыпаться, потому что он беспрестанно потирает лицо, когда нервничает. Почему-то перед Гордоном Освальд всегда оказывался таким — таким, что невольно хотелось сказать «подожди, я могу объяснить, обычно я выгляжу, веду себя, справляюсь — лучше».

Не то что бы у Освальда были бы шансы, будь он всегда с иголочки и на высоте.

Парень сделал глоток — такой шумный, что Освальд содрогнулся и пронзительно на него посмотрел. У парня были подслеповатые мутные глаза, спрятанные за стеклами очков, и он высунул язык, пытаясь помахать на него ладонью, как будто это могло помочь ожогу. Встретившись взглядом с Освальдом, он стремительно порозовел, втянул язык и опустил голову.

Освальд вернулся к созерцанию потолка.

Гордон ведь даже не нравился ему особо. Ок, в какую-то из первых встреч военная выправка и стальные принципы вместе с синими глазами потрясли основание его маленького мирка, но то было — сколько, с год назад? Гордон сейчас вызывал у Освальда в лучшем случае глухое раздражение — своей непроходимой тупостью, ужасающей негибкостью, неловкими улыбками (Гордон, ты думаешь, от моей влюбленности стыдно тебе? ты не представляешь, что чувствую я), упрямством и замашками тирана мелкого пошиба. И нос-то у него был картошкой, и шуток он не понимал.

Или понимал бы, если бы Освальд не глотал язык и не путал слова?

Освальд с мысленным стоном потер лицо ладонью, крепко уперся тростью в пол и поинтересовался:

— Ты так и будешь пялиться?

— Простите, — когда Освальд поднял голову, парень уже повернулся спиной, суетливо пытаясь оттереть пятно пролитого кофе с рукава и со столешницы. Вряд ли кофейные разводы могли сильно испортить серую хламиду, по недоразумению названную пиджаком; Освальд поджал губы, отвернулся к другой стене — мало что радовало его здесь и сейчас, но быть зоологическим экспонатом, образцом «пингвина влюбленного» в стеклянной клетке комнаты отдыха ему не нравилось совсем.

В конце концов, даже у него есть чувство собственного достоинства. Маленькое избитое, вывалянное в смоле и перьях эго, заслуживающее самого бережного обращения и, время от времени, человеческих жертвоприношений.

— Нигма, верно? — парень уставился на него, как будто Освальд заговорил на иноземной тарабарщине, потом медленно растянул губы в тонкой улыбке. — Мне все равно нечем заняться, пока не пришел детектив Гордон. Может, покажешь мне, где ты работаешь?

* * *

Экскурсия по участку была суматошной и нелепой. А это мой стол, а это мой шкаф — Освальд рассеянно кивал, постукивая по полу тростью и игнорируя взгляды, тычущие его иголками со всех сторон. Кажется, Нигма пошутил — Освальд даже что-то ответил, и парень зажегся, как лампочка, такой же радостный, голова — такая же пустая.

— Осторожно, — он поспешил придержать Освальда за руку, спуская по мелким неудобным ступенькам. — Это не совсем моя работа — я временно исполняющий обязанности — но это место, которое по-настоящему мне нравится.

Освальд осмотрелся, морщась от слишком яркого света. Белый кафель, стальные дверцы холодильников, рабочая одежда на крючках, угрожающего вида инструменты в аппарате для стерилизации. В центре — высокий металлический стол, Освальд толкнул его и убедился, что ножки приварены к полу.

Следующим пунктом программы он поймал Нигму за лацканы пиджака и поцеловал, наклонив к себе одним мощным рывком.

Очки Нигмы съехали с носа и ударили Освальда по лбу. Господи, на что я иду, тоскливо подумал Освальд в этот момент; Нигма пытался что-то говорить, приходилось кусать его за губу каждый раз, как он слишком активно открывал рот. Оторвались они друг от друга только пару минут спустя, Нигма тяжело дышал, краснея пятнами, и травить байки уже не пытался, чему Освальд был рад. Без лишних слов он толкнул его к тому самому столу.

— Что, — сказал Нигма. — Прямо здесь?

По крайней мере, он обошелся без других вопросов, вроде «какого черта» и «что вы себе позволяете». Возможно, Освальд в нем не ошибся.

Нигма был на удивление негибкий — и недогадливый, к столу его пришлось толкать спиной, пока он не уперся в него поясницей, не ухватился пальцами за металлический край. Освальд чмокнул его в кадык, удобно дергающийся на уровне лица, и стал расстегивать его штаны.

— У тебя проблемы с мертвыми людьми? Они точно не станут подсматривать, — пообещал он. Он еще был спокоен, но раздражение проскальзывало в резких действиях, в том, как звякнула пряжка ремня, как едва не оторвалась пуговица на брюках. Если он сейчас начнет ныть, что нас могут застукать, думал Освальд ожесточенно, я влеплю ему пощечину.

Нигма посмотрел на него, моргнув пару раз. Искусанные губы потемнели и припухли, теперь уже не казались такими змеиными. Вообще-то, Освальду даже начинало нравиться то, что он видит.

— Тут холодно, — сказал Нигма медленно, как будто говорил с ребенком, и Освальд не выдержал и закатил глаза.

— Ой, ну прости! Тебе заказать номер для новобрачных в ближайшем отеле? Шампанское и полы с подогревом?

— Не стоит так утруждаться, — Нигма поцеловал его в раздраженно кривящиеся губы, снял пиджак, расстелил его по столу и удовлетворенно кивнул.

Освальд толкнул его грудью на стол, на заботливо подстеленную ткань. Нигме он был как раз по росту — ему даже пришлось немного согнуть ноги в коленях, чтобы задница не торчала под интересным углом. Освальду бы в таком положении пришлось плясать на цыпочках, так что с Гордоном он бы сюда ни за что не пошел. С Гордоном он согласился бы остаться на том диванчике в комнате отдыха, и пусть потом пришлось бы мыться с хлоркой и проверяться на паразитов.

Нигма вывернул шею, положив голову щекой на холодный металл. Очки у него неудобно съехали, дужка запуталась в волосах. Освальд снял очки и небрежно отбросил в мисочку в нижней части стола, куда, наверное, смывали обычно ошметки вскрытых тел; лег на Нигму всем телом, прижался членом к ягодицам — уткнулся лбом в лопатки, не доставая даже до шеи. Черт. Нигма терпеливо вздохнул, только поерзал слегка под ним.

Импровизация не была сильной стороной Освальда. Слишком много маленьких деталей — о некоторых не вспомнишь, пока не наступит самый ответственный момент.

— Каковы шансы, что нам принесут презервативы, если я громко покричу? — спросил он безрадостно, покачивая бедрами вперед-назад, проезжаясь по ложбинке и каждый раз сладко вздрагивая всем телом. В конце концов — так тоже неплохо.

К его удивлению, Нигма снова шевельнулся и поднялся на локтях, обводя помещение подслеповатым мутным взглядом. Волосы были гладко зачесаны с одной стороны и стояли дыбом с другой, придавая ему сходство с популярными рок-певцами времен детства Освальда, которых мама запрещала слушать, потому что они пели про убийства и секс.

— Там. Левый нижний ящик, — Нигма кивнул на один из шкафчиков. Освальд, чувствуя себя несколько странно, подтянул брюки и добрался до нужного места, ковыляя еще более неловко, чем обычно. Присел на корточки, потом встал на колени, воюя с тугой задвижкой, и был вознагражден, обнаружив внутри целый ящик с резинками разных размеров, цветов и фирм.

— Хочу ли я знать, зачем тебе в морге — презервативы, — интонацию сложно было назвать вопросительной, Освальд не спрашивал, он пересматривал основы своего мира и некоторые жизненные выборы. Нет, конечно, идея заняться сексом в морге принадлежала ему — но он не ждал, что его партнер будет к этому г о т о в.

— Для науки, — сказал Нигма тоном «это же очевидно». — Ищите безлатексные.

— Почему? — спросил Освальд, хотя послушно стал перебирать коробочки. Тяжелое, удушливое возбуждение постепенно отпускало, сменяясь булькающим весельем, какое бывает после бутылки хорошего шампанского.

— У вас вряд ли с собой есть любрикант, — Нигма сложил пальцы замочком и положил на них подбородок, спокойно наблюдая за поисками Освальда. — А в морге есть только медицинский вазелин.

Это, видимо, тоже было «очевидно».

Таких маленьких приключений в жизни Освальда не было уже сколько — больше года? Уж точно с момента появления Гордона в его жизни. Возможно, в этом корень проблемы. Возможно, с Гордоном его связывает не глупая подростковая влюбленность, а не менее глупая сексуальная фрустрация. Ничего такого, чему не помогут полчаса в компании услужливого незнакомца. Освальд закрыл глаза, медленно проталкиваясь внутрь, сжал бедра Нигмы до побеления собственных пальцев. Кожа Нигмы шла мелкими цыпками, светлые волоски стояли дыбом: и правда, холодно.

Интересно, вернулся ли уже Гордон. Пойдет ли он его искать, и если да — догадается ли заглянуть в морг. И что он скажет, если увидит эту картину? Освальд догадывался, что, скорее всего, «Нигма, Кобблпот, вы совсем совесть потеряли» — но ему нравилось представлять себе, как Гордон замирает в дверях, наполовину скрытый тенями, и молча смотрит, и только глаза его темнеют, как грозовое небо. А он бы смотрел на него — нет, он бы на него не смотрел, он бы целовал Нигму в шею и говорил ему что-нибудь приятное, занятый собой, ими обоими...

Он же не дотягивается до его шеи. Дважды черт. Освальд с такой злостью двинул бедрами, что Нигма ойкнул и прогнулся в пояснице, хватаясь пальцами за противоположный край стола.

— Извини, — за неимением лучшей альтернативы, Освальд неловко похлопал Нигму по спине, огладил бока и нащупал под столом его член, удерживая равновесие второй рукой, на которую перенес почти весь вес. Член в руке был горячий и тяжелый, Освальд принялся перебирать пальцами по головке, сдвигая кожицу. Ноги неприятно подрагивали от напряжения, как будто по ним бегали маленькие кусачие муравьи, ныть потом будут весь вечер, Освальд был уверен.

— Нет, — Нигма мотнул головой, челка спружинила у него над бровями, придавая лицу вид диковатый и растрепанный. — Отлично. Делайте так еще, мистер Пингвин.

— Можно просто Освальд, — предложил он милостиво, охотно повторяя движение.

— Но так же не интересно, — Нигма расплылся в улыбке, мечтательной и почти по-детски невинной. Освальд не мог не рассмеяться и едва не потерял равновесие; несколько минут он совсем не мог двигаться, пока Нигма не издал недовольный требовательный звук и не сжался, напоминая Освальду, зачем они тут собрались.

Вытрахать Джима Гордона из организма. Точно. На этот раз Освальд не стал закрывать глаза.

* * *

Кончил Нигма почти беззвучно, только вжался лбом в поверхность стола и так заскреб по нему пальцами, словно пытался зарыться в металл. У Освальда ушло еще два выдоха, чтобы остановиться, и три — чтобы медленно выскользнуть из обмякшего тела. Пока Нигма пытался восстановить дыхание на должном уровне, Освальд стоял, привалившись к столу, переминался на затекших ногах, и трогал себя скользкими от вазелина пальцами — не увлекаясь, ровно настолько, чтобы не успеть потерять интерес.

К счастью, много времени Нигме не понадобилось.

— Перчатки, — скомандовал он, усаживаясь на стол, небрежно расставив ноги так, что Освальд смог облизать их взглядом во всю длину, от бедер до узких ступней. Пиджак под ним измялся, скомкался и был покрыт пятнами, объяснять которые в любой химчистке было бы весьма неловко, но Нигма не казался хоть сколько-то взволнованным этим фактом. Собственно, сейчас он казался более собранным и уверенным в себе, чем в начале встречи, даром что остался без штанов и очков.

Освальд пропустил тот момент, когда и правда пошел и принес ему чертовы перчатки. Возможно, его мозг сейчас остро недополучал крови и кислорода.

— Безлатексные, — задумчиво прочитал он на коробке; Нигма натянул перчатку точным профессиональным жестом, материал звучно шлепнул по коже, Освальд содрогнулся и понял, что никогда больше медицинские перчатки не будут прежними. — Это тоже на случай вазелина?

— Нет, — Нигма пошевелил затянутыми в резину пальцами на манер профессионального маньяка из фильма ужасов. — Просто у меня аллергия. Вы готовы, мистер Пингвин?

Был ли Освальд готов, на самом деле никого не волновало. За плечо Нигма притянул его к себе, аккуратно развернул и прижал спиной к своей груди, поставив между разведенными коленями. Теперь Освальд доставал ему макушкой только до груди — но, на его счастье, руки у Нигмы были длинные, и чуткие пальцы быстро пробежались по его животу и ниже. О, грудь Нигмы оказалась очень кстати — пальцы были ледяными и совершенно нечеловеческими по ощущениям, резина вместо кожи, у Освальда перехватило дыхание, он не мог застонать, захлебнулся вдохом и несколько раз бессильно ударился затылком об чужую грудную клетку. Нигма негромко рассмеялся, Освальд почувствовал вибрацию этого звука всем телом.

— Я же говорил — холодно, — сказал Нигма у него над ухом. Освальд двинул локтем, пытаясь попасть ему по ребрам, и вдруг оказалось, что коленями и свободной рукой Нигма держит его — достаточно крепко, чтобы он не мог вывернуться, выгнуться, двинуть бедрами, оставалось только терпеть навязанный другим чудовищно медленный ритм.

Холодный белый свет слепил так, что на глазах проступали слезы — а может, дело было в том, что Нигма быстро, почти профессионально нашел за яйцами точку, пара прикосновений к которой заставило колени Освальда размягчиться в масло. Кажется, он поскуливал, а Нигма на это снова смеялся и целовал его в шею.

— Знаете, — сказал он ему, и уже легкий радостный тон вызывал подозрения, но Нигма в этот момент наглаживал большим пальцем головку, у Освальда подгибались пальцы на ногах и он не мог предотвратить неизбежное, — что сказал слон, встретив голого человека?

— Нигма, — Освальда хватило на один выдох. Потом еще на два: — Не смей.

— Можно просто Эд, — предложил Нигма щедро и сделал рукой длинное протяжное движение от основания члена к самому кончику, как будто выдавливал пасту из тюбика, только, сука, так, что у Освальда темнело в глазах. — Сдаетесь?

Освальд пытался помотать головой, но Нигма просто наклонился и поцеловал его — в уголок губ, иначе с такого угла было неудобно, — как будто именно за этим Освальд и поворачивал голову.

— Так вот, — серьезно продолжил он, сжимая и разжимая пальцы в такт своим словам. — Очень мило, сказал слон; а как ты через это дышишь?

Я ненавижу тебя, пытался сказать Освальд, но вместо этого хохотал в голос, задыхаясь, как если бы это была самая смешная шутка, и так он и сполз на пол, пока Эд Нигма, безумно довольный собой, снимал испорченную перчатку.

* * *

Освальд лениво наблюдал, как Эд хлопочет вокруг стола. Вооружившись новой парой перчаток и какими-то едко пахнущими химикатами, он протирал каждый сантиметр поверхности, потом ползал с фиолетовой лампой, потом протирал снова, видимо, недовольный результатом. Мне здесь еще работать, сказал он сумрачно, когда Освальд спросил, к чему столько возни.

— По моим подсчетам, детектив Гордон появится минут через семь, — сообщил он, не оборачиваясь. — Вы еще успеете привести себя в порядок.

Да, действительно. Детектив Гордон — ради которого он пришел в этот участок. Освальд уцепился за край тумбы с раковиной, с трудом поднялся на ноги, обошел по периметру стол и посмотрел на себя в отполированной поверхности. Волосы дыбом, дикий взгляд и пропавший где-то в самом начале галстук. Чтобы исправить такое, нужно минимум час времени, косметичка и гардероб.

— Знаешь, мне, пожалуй, нравится и так, — решил Освальд. Эд отражался тоже, мутный и перевернутый. На нем снова были очки, волосы зализаны на пробор. «Мне здесь еще работать», вспомнил Освальд. Ему в некотором роде все же было проще, у него не было репутации, которую можно испортить, в глазах Гордона он не упадет, даже если продефилирует на встречу голышом, хотя бы потому что падать ему неоткуда.

Пиджак, послуживший покрывалом, Эд отправил в мусорный бак. Освальд не успел этому обрадоваться, как Эд открыл шкафчик в углу морга и извлек еще один такой же — почти идентичный, на полтона светлее. Освальд содрогнулся и преодолел пространство в рекордные для себя сроки, отобрал у Эда это убожество, отправил следом за собратом, вместе с, бога ради, держателем для ручек в нагрудном кармашке.

— Эй, — сказал Эд, но на этом его сопротивление закончилось. Освальд аккуратно взял его руки в свои, расстегнул манжеты на обоих рукавах рубашки, закатал их по локоть, аккуратно расправил.

— Пока я в участке, — сообщил он нежно, но твердо, — ты ходишь так. Понял?

— Понял, — Эд улыбнулся тонко, поднес руку к лицу и принюхался к своему запястью. Освальд вопросительно поднял брови, и Эд пожал плечами, все еще улыбаясь: — У вас примечательный одеколон, мистер Пингвин.

— У тебя есть возражения? — поинтересовался Освальд спокойно.

— У меня сегодня больше нет выездов, и мне нравится запах, — легко ответил Эд.

— Не боишься, — Освальд шагнул ближе, и, хотя приходилось для этого тянуться всем телом, сказал ему в самые губы: — что кто-то учует?

— А вы? — Эд демонически замерцал стеклами очков, отражая слепящие лампы дневного света, преодолел оставшиеся миллиметры и поцеловал Освальда. «Надеюсь, Нигма, я на это н а д е ю с ь», думал он, закрывая глаза; кончик носа у него побелел от холода, и Эд потратил лишние пару минут после, чтобы отогреть его дыханием и легкими поцелуями.

* * *

— Ты не можешь просто так шататься по участку, Пингвин, — Гордон звучал совсем как старая школьная учительница Освальда, та, что часто звонила его маме и говорила, что он провоцирует других детей на ссоры и драки. Он и стоял так же, положив ладони на бедра и нависая над Освальдом, как если бы ему было пять и воспитание его моральных принципов лежало на его натруженных плечах.

Иногда это бесило до чертиков в глазах, но весь запал Освальда на сегодня уже кончился.

— Мистер Пингвин для тебя, и мы должны были встретиться час назад, так что скажи спасибо, что я шатался по участку, а не ушел заниматься своими делами, приносящими мне, между прочим, доход, в отличие от исключительно волонтерского сотрудничества с полицией, — Освальд хотел бы разозлиться, правда хотел, но злиться на Гордона было все равно что сердиться на пса, побежавшего за машиной с лаем. Некоторым вещам он просто не мог противиться. Справедливость, правосудие, всегда быть там, где ты нужен. Освальда почти тошнило от этой правильности.

— Да, — к чести Гордона, он слегка смутился. — Срочный выезд... который немного затянулся. И все равно — ты не должен ходить по участку без сопровождения, это не развлекательный центр.

— Кто сказал, что я был без сопровождения? — спросил Освальд еще более безмятежно. У него была еще одна кружка с кофе, с его места был виден край стола Нигмы — с его прилизанным затылком и закатанными по локоть рукавами рубашки, — а глаза у Гордона были не такие уж и синие. Скорее, голубые с серым. В общем-то, ничего особенного, самые обычные глаза, да еще и нос картошкой, и у Освальда все еще противно тянуло под ложечкой от стальных ноток в его голосе, и Освальду плакать хотелось от этой несправедливости и от того, что Гордон смотрит на него совершенно прозрачно и на дух не замечает призывно цветущего в районе ключиц синяка, ради которого он не стал застегивать под горло рубашку.

У стола Эда какая-то девушка задавала ему вопросы — судя по тому, как Эд ерзал, не самого комфортного свойства. Освальд очень жалел, что между ними был весь зал и два слоя стекла, он бы с интересом послушал, чем Эд объяснит пятна на шее, распухшие губы и неловкую для сидения позу.

— Пингвин? — Гордон пощелкал пальцами, привлекая его внимание. Освальд отвлекся от созерцания, покачал головой, сделал из чашки внушительных объемов глоток и встряхнулся всем телом, готовясь ко встрече с чужим совершенно незаинтересованным взглядом.