[tenok]

*трубы трубят, барабаны барабанят, фанфары фанфарят и прочие инструменты тоже исправно выполняют свои функции* ЧУВААААК!
То есть  veliri!
Ну мыр же! *тискает*
Я ужасно рада, что ты родилась х)
Расти дальше большой и умной и меняй этот мир к лучшему =3
Люблю тебя
Ну и презент))))
Фэндом: White Collar
Пейринг: Питер/Нил.
Рейтинг: PG-13+
Жанр: флафф, юмор, юст.
Саммари: у каждого человека в жизни бывают такие моменты, когда он чувствует себя самым несчастным в мире.
От автора: ну мне просто очень хотелось это написать

читать?

У каждого человека в жизни бывают такие моменты, когда он чувствует себя самым несчастным в мире. Самым непонятым. Самым обиженным судьбой. Самым несправедливо наказанным.
Питер Берк был мужественным и рациональным агентом ФБР, но кое-что человеческое ему было не чуждо, поэтому здесь и сейчас он предавался унынию, чувствуя себя именно так.
"Здесь" было лавочкой в парке, "сейчас" - солнечным пятничным обеденным перерывом, а все "самости" были вызваны одним-единственным наказанием, большей части людей известным как Нил Кэффри.
Нилом чертовым Кэффри и порцией ванильного мороженного в вафельном рожке, будь проклят олух, первый попробовавший заморозить молоко!
Питер поерзал и на пробу поднял глаза от газеты.
Зря, вскоре понял он и тоскливо вздохнул - как только снова смог дышать.
Порция была большой, и Кэффри едва-едва приканчивал верхнюю треть. Медленно приканчивал, основательно, аккуратно обкусывая мягкие края, посасывая смерзшуюся середину и слизывая стекающие по вафле капли, чтобы они не запачкали тонкие, мать его, ловкие пальцы, сжимающие рожок нежно, но уверенно и с силой.
Кэффри почувствовал взгляд, поднял глаза, посмотрел в ответ - нахально или просто весело? - снизу вверх: он сидел на другой лавочке, пониже, потому что она была чугунной, а не дощатой, и его костюму не грозило появление затяжек от торчащих из дерева заноз.
- Тоже хочешь? - поинтересовался он.
"Хочу", - подумал Питер, вперив взгляд в белые ванильные усики над верхней губой наказания. Тот нахмурился, потом понимающе расширил глаза и облизнулся.
Розовым, мать его, гибким, длинным и наверняка умеющим не только болтать языком.
Питер сглотнул и снова обратился к древним изобретателям, на сей раз вознося хвалу тому, кто придумал газеты. Большие, удобные газеты, прикрывающие при желании и умении все от глаз до паха.
Кэффри обиженно засопел и хрустнул вафлей.

Самым ужасным был невероятный диссонанс в поведении Нила.
Вот сейчас он сидел тут и извращался над мороженным так, что детей хотелось вывести из парка, прикрывая им глаза ладонью.
И не только детей.
Вообще всех.
А самого Кэффри разложить на этой самой чугунной скамейке и объяснить наглядно, что ложечки к мороженному предлагают не просто так, а во имя безопасности таких вот... в шляпах, чтоб его, и в целях сохранения остатков выдержки и душевного равновесия отдельно взятых агентов ФБР.
А десять минут назад этот самый, в шляпе, пританцовывал вокруг Питера, надувая губы, сверкая глазами, хлопая ресницами и размахивая руками.
- Питер! - канючило и ныло наказание. - Пииитееер! Ну пожалуйста! Уедет же, Питер!
- Сам покупай, - ворчал в ответ Питер, листая газету, и ничего, кроме глухого раздражения (и, может быть, умиления, но только самую чуточку), не чувствуя.
- У меня мелочи нет, Питер, только кредитки! - Нил дрожал нижней губой, будто покупка мороженного в фургончике была его давней мечтой, и шанс ее исполнения выскальзывал у него из рук.
- Я тебе дам, - Питер, вздыхая, полез в карман, но Нил вцепился в его локоть.
- Меня в очереди затопчут! - заявил он. Питер посмотрел на Кэффри, посмотрел на вереницу галдяще-пищащих детей со сладостями в руках, встречу с которыми если не сам Нил, то его костюм уж точно не пережил бы и, вздохнув еще раз и нахмурившись для порядка, пошел к фургону. Значок агента ФБР сделал свое дело, Нил покрутился перед витриной, разрываясь и явно мечтая взять все и сразу, и они вернулись к лавочкам, провожаемые недовольными взглядами оставшейся в очереди детворы.
И вот сидели теперь. И Нил извращался, то есть ел. А Питер даже прицепиться к нему не мог. Потому что сам привел в парк ("выгулять, а то ты кого-нибудь из команды доведешь до убийства"), сам купил, поведясь в очередной раз на эти глаза и ресницы (ведь звенят же в карманах монетки, а улыбка обеспечивает доступ вне очереди куда угодно, проверено и не раз!), и сам велел сидеть здесь, дабы не соблазнять коллег, вынужденных довольствоваться тем, что предлагала офисная столовая.
Нил забурчал недовольно, и Питер в очередной раз приопустил газету. Снова очень и очень зря, потому что Кэффри, мать его, все-таки испачкал руку и теперь очищал ее.
Облизывал.
Каждый палец по отдельности.
- Платком пользоваться не учили? - хрипло заворчал на него Питер.
- Так руки заняты, - Нил качнул доеденным до середины мороженным и изобразил очаровательную смущенную улыбку.

Питер Берк чувствовал себя педофилом, что делало его самым несчастным, самым непонятым, самым обиженным судьбой и самым несправедливо наказанным человеком в мире. Он предавался унынию и с удовольствием срывал раздражение на причине своих бед.

Нил Кэффри тоже чувствовал себя несчастным, обиженным, наказанным и, главное, непонятым, потому что у него от холода ломило зубы, а руки и губы были выпачканы в с детства ненавидимом мороженном, но он не унывал и не злился, потому что понимал, что соблазнение, как и любое искусство, требует жертв.
Особенно если соблазняемый в упор не понимает намеков.