Драббл
- Она такая милая, когда спит. Просто слезы на глаза наворачиваются.
- Что, правда?
- Ага. Как подумаю, что утром проснется, так слезы прям рекой текут.
- Если ты еще раз предложишь придушить ее, пока спит, и свалить на ромуланцев, я тебя укушу.
- Вау. Это точно угроза?
- Тебе уточнить, куда именно укушу?..
- Намек понял. А если фазером?.. Ай! Да все, все, я молчу! Господи, ну почему меня заранее не предупредили о силе орионского материнского инстинкта?!
- А я предупреждала. Просто ты был... немного занят.
- Не правда! У меня годы опыта, дорогуша, я слова "брак" и "дети" слышу даже пьяный, сонный и оглохший от музыки!
- Я говорила на орионском.
- О. А я думал, это ты материшься от восторга...
- Милый, не все орионские слова являются нецензурными. Большинство. Но не все.
- Правда? А вот это?.. *шепот* ЭЙ! За что?!
- Не говори такое при ребенке!
- Этот ребенок, во-первых, спит, и, во-вторых, сутками напролет торчит в медотсеке под присмотром Маккоя, так что, поверь, еще и похлеще загнуть может!
- Нет, не может, потому что, во-первых, Боунз при ней не матерится и, во-вторых, у этого слова нет аналога в вашем языке.
- Серьезно?
- О да.
- ...
- ...
- Она похожа на испорченный кремовый торт. Розочки и зелень. Кто подбирал платье?
- Нийота, конечно. Если бы одежду подбирала я...
- О, да. Она пришла бы в купальнике и сплясала орионскую версию танца живота?..
- ...
- Ты научила ее танцевать танец живота?!
- Только основы!
- Ей пять лет!
- Именно! Если бы мои родственники узнали, что моя пятилетняя дочь не умеет танцевать, меня обвинили бы в родительской небрежности и отобрали бы ребенка!!
- К счастью, мы не у твоих родственников, и упаси господь мне познакомиться с тещей!
- Ты что-то имеешь против моей мамы?!
- Не ори так, разбудишь!
- Кого?! ЕЕ?! Да она под варп-двигателем спит спокойно, что ей наши вопли!
- ...
- ...
- Дурацкое платье. И цвет жуткий.
- Согласна. Но она его обожает.
- А меня от него тошнит!
- Попроси у Маккоя таблеточек.
- И весь следующий месяц находить у себя под дверью тесты на беременность?
- Да ладно тебе, месяц... через две недели шутка всем надоест.
- Спасибо, ты умеешь поднять боевой дух.
- Всегда пожалуйста.
- Нужно просто умыкнуть его, пока она будет в душе, и кинуть... да хоть в тот же варп-двигатель.
- Ее любимое платье?..
- Ну а что? Поплачет да забудет.
- Это она-то забудет?..
- Тоже верно.
- ...
- ...
- Слушай, может, все-таки фазером, пока не поздно?.. и даже целый фик.
ST XI, Кирк/Гейла, Маккой, Чехов, ОЖП.
***
Спроси любого члена экипажа Энтерпрайз, к какому месту на корабле он не приблизится и на пушечный выстрел, и ответом станет не гаупвахта, не оружейный отдел и не особо опасные лаборатории в пятом отделе - нет, с гарантией в девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента ответом станет "медотсек", причем прошепчут это слово еле слышно, одними губами, а после поспешат уйти подальше, на всякий случай пугливо озираясь.
Оставшуюся одну сотую процента составляют три человека, которые готовы торчать в медотсеке круглосуточно по доброй воле: глава медслужбы Леонард "Боунз" Маккой, который чаще ночует в своем кабинете, чем в свой каюте; энсин Павел Андреевич Чехов, который все чаще проводит время с нелюдимым доктором, обижая ревнивого друга-азиата; и дочь капитана Тэйла, для которой слово "медотсек" стало синоним к раю.
Еще бы. Скучающей по родной дочери доктор весь свой нереализованный отцовский инстинкт тратил на обожаемую крестницу (и немножко на Павла Андреевича, с чем последний старался бороться). Девочке разрешалось строить башенки из разноцветных пузатых колб с редкими веществами, рисовать на белых стенах несмываемыми маркерами, делать куклам операции дорогущим лазерным скальпелем и тыкать любого вошедшего использованным гипоспреем с криком "я тебя щас кааак вылечу!". Боунз взирал на этот беспредел с умиленной отеческой улыбкой, а получив очередную жалобу от залеченного до синяков пациента только трепал малышку по головке и реплицировал ей новую порцию мороженого.
В общем, обычно утро начиналось с того, что Тэйла спрыгивала с койки, чмокала маму в щеку, папу - в нос, махала пухлой салатовой ладошкой и убегала до самого вечера.
Однако это утро было необычным.
- Хочу к дяде Лео! Хочу к дяде Лео! Хочу к дяде Лео! - уже даже не кричала, а выла Тэйла, колотя по кровати, на которую она предусмотрительно легла перед началом истерики, маленькими кулачками. На памяти Гейлы такого не было с тех пор, как Тэйла научилась говорить: девочка быстро поняла, что грамотно подобранными словами в сочетании с нужным выражением милой мордашки можно добиться куда большего, чем просто ревом.
Но сегодня слова не помогали добиться не то что желаемого - даже просто объяснений.
Потому что как можно сказать в лицо пятилетней девочке, что пойти поиграть в медотсек к дяде Лео нельзя, потому что этот самый дядя Лео сейчас делает все возможное и большую часть невозможного, пытаясь заставить ее сумасшедшего папочку ожить, чтобы мамочка потом смогла придушить его самостоятельно?
- Тэйла, к доктору Маккою сегодня нельзя, он занят, - в десятый раз беспомощно повторила орионка.
Использовать старый добрый оринской метод "atata po pope" рука не поднималась, а вставлять ребенку кляп - так же, как и вкалывать снотворное, - было, увы, незаконно.
С другой стороны, что (или кто?) помешает главе службы безопасности стереть потом случайно пару записей с камер видеонаблюдения?..
Мечты, мечты.
Тэйла всхлипнула особенно протяжно, и Гейла не выдержала.
- Раз нельзя к Маккою, может быть, ты хочешь посидеть у мистера Спока?
Девочка подняла голову с подушки и подозрительно посмотрела на маму мгновенно высохшими нагловато-синими глазами.
Папиными, черт бы его побрал.
***
Уговаривать Спока побыть нянькой было делом заведомо бесполезным - упрямый вулканец даже такого полноправного, не смотря на возраст, члена экипажа, как Чехов, избегал, пока тому не стукнуло двадцать один, - так что Гейла пошла иным путем и надавила на Нийоту. На это много сил не понадобилось - дрожащий голос, одинокая слезинка (настоящая, между прочим - какой идиот поставил в коридоре слепящие неоновые лампы?) и клятвенные обещания потом отплатить добром, и вот дочуркина ладошка уже перекочевывает из маминой руки в руку крестной.
Гейла дождалась, пока они свернут за угол, сделала серию глубоких вдохов и выдохов, вошла в турболифт и, прикрыв глаза, прислонилась к стенке.
Пока кабинка, дребезжа и посвистывая, неслась сначала вниз, потом вправо и, наконец, немного вверх - маршрут был вызубрен наизусть за годы службы, - сознание орионки успело разделиться на несколько маленьких Гейл, тут же устроивших в ее голове настоящий бедлам.
- Идиот-идиот-идиот, - бормотала первая, с потеками туши на щеках, раскачиваясь из стороны в сторону и через каждые девять идиотов снова начиная рыдать.
- Сам виноват! - воинственно размахивая фазером, орала вторая, - Ему говорили не лезть во дворец без охраны - так нет же, ему порисоваться надо, крутизну свою показать!..
- Пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо, - робко лепетала третья, с двумя трогательными косичками и в полосатой бело-розовой пижамке.
- Интересно, как Нийота уломает Спока и сколько он продержится против Тэйлы? - глядя в гипотетический потолок, пофигистично спрашивала четвертая, а затем потягивалась, бряцая тяжелыми золочеными браслетами.
...Лифт дернулся, фыркнул и остановился. Орионка машинально вышла, сделала несколько шагов и остановилась у двери медотсека.
- Заревешь, и я с тобой не знакома, - шепнула на прощанье Гейла номер четыре, а потом они все слились вместе, и Гейла, сделав глубокий вдох, открыла дверь.
***
На столе злобного главы медслужбы, который, по слухам, частенько при помощи гипноза усыпляет попавших к нему несчастных и пробует на них всякие экспериментальные смеси, от которых может вырасти третья рука или вторая голова («А помнишь, как кэп тогда весь распухший бегал? Док вколол ему какую-то жуть и даже трибунала не боялся — страшный человек...», - перешептывались в коридорах) сидел, легкомысленно болтая ногами и насвистывая себе под нос популярный мотивчик, Пашка. В руках у него было сразу два лэптопа, к левому уху был прицеплен наушник, а вокруг в живописном "творческом" хаосе были разбросаны всевозможные бумажки и папки. Как ни странно, на качестве и скорости выполняемой работы эта многозадачность не сказывалась, за что одно время Пашку ласкво звали Цезареныш («Кстати, а вы знали, что у Цезаря были славянские корни?..»).
Больше никого живого (включая многострадальный фикус, в горшок к которому особо подозрительные пациенты тайком выливали лечебные микстуры Маккоя) не было.
Пока Гейла подбирала приветственные — или вообще хоть какие-нибудь, – слова, Паша сам заметил ее, когда резким взмахом головы пытался откинуть с глаз неприлично отросшую за последние месяцы кудрявую челку. Кудри тут же пружинисто опали обратно, и Павел посмотрел на Гейлу сквозь них, радостно и ничуть не удивленно.
– А он уже там, - кивнул он в сторону двери, над которой мигала белая табличка «Интенсивная терапия», – Восстанавливается. Сейчас Леонард на него накричится, и сможешь навестить.
Внутри с жалобным дзыньком лопнула струна, которая начала угрожающе гудеть от напряжения еще во время поисков, спасения и транспортировки Кирка в медотсек, а за время операции натянулась настолько, что стала (или стала бы, будь она реальной) почти невидимой. Колени не задрожали, но как-то неприятно обмякли, а в голове стало так приятно звеняще-пусто, что максимум, что Гейла смогла выдавить, дабы не уронить достоинство, оказалось еле слышное: «Больно нужно».
Паша привычно (не в первой Кирка собирали по частям после переделок, и уж тем более не в первый раз Гейла заходила его проведать) сделал вид, что его лэптопы, экраны которых были сплошь покрыты какими-то графиками и вычислениями, на данный момент самая важная и интересная вещь в его жизни. А может, так и было — кто их знает, этих гениев...
«Как он?», - хотелось спросить Гейле, - «Ноги-руки на месте? С головой в порядке? Глаза видят, уши слышат, жутких шрамов на пол лица и оторванных ушей нет?». Вариантов в голове было много, начиная от безобидных переломов и заканчивая комой, причем пессимистичный внутренний голос, размазывая по щекам тушь, нашептывал, что вероятнее всего самый драматичный из них и, во имя своей и без того многострадальной психики стоит, прежде чем войти в палату, уточнить детали.
Но уточнить ничего не удалось.
Дверь интенсивки с тихим шипением отъехала в сторону, и из помещения выскочил Боунз, все еще одетый в хирургический костюм — голубой халат, в данный момент покрытый бурыми пятнами, белая маска, болтающаяся на шее, шапочка и латексные перчатки, которые он остервенело стаскивал с рук. Одна перчатка слезла без проблем, вторая такого отношения не потерпела и с щелчком лопнула, звучно треснув Маккоя по запястью. Маккой зашипел, потер больное место, скомкал обидчицу, не глядя кинул ее в сторону измельчителя и быстрым шагом направился к лаборатории, в которой, как не по наслышке было известно орионке, хранился неприкосновенный алкогольный запас старшего инженера. По пути он непрерывно бормотал себе под нос что-то злобное и, вероятно, нецензурное, словно продолжая беседу с капитаном. Паша проводил доктора взглядом, аккуратно положил бумаги, выдернул наушник, легко спрыгнул со стола и скользнул в лабораторию вслед за ним.
– ...А я, между прочим, доктор, а не некромант! - донеслось из-за неплотно закрытой двери, - И в следующий раз так может не повезти!..
Паша тихо ответил что-то успокаивающее. Гейла покачала головой: бесстрашие, с которым Чехов раз за разом отправлялся откачивать Маккоя после выходок Кирка, не переставало ее удивлять.
Орионка снова прислушалась, но то ли доктор стал говорить тише, то ли Павел заметил щель и прикрыл дверь плотнее — в любом случае, больше ничего слышно не было, а, следовательно, не было и повода задержаться здесь еще на пару минут. Оттягивая момент, она поправила волосы, машинально одернула снова задравшееся форменное платье, отругала себя за малодушие и быстро, не давая себе времени на беспокойство, вошла в палату.
Сначала в нос ударил сильный, неистребимый запах лекарств и чистых бинтов, который преследовал больницы во все времена и останется с ними во веки веков. Потом ввинтился в уши монотонный пронзительный писк кардиомонитора. И, наконец, глаза восприняли картинку в целом, вместе с бледно-зелеными стенами, широкими биокойками и белой ширмой, за которой угадывался чей-то силуэт. За столом в углу, насвистывая себе под нос и напрочь игнорируя все окружающие раздражители, копошилась Чепел.
– Привет, - кивнула она Гейле, - Что так долго?
– Отстреливались, - коротко пояснила та, приподнимаясь на цыпочки и сверху заглядывая за ширму.
– Его Светлейшество остались недовольны столь скорым уходом гостя?
– Да, у него еще десяток пыточных агрегатов остался неиспользованным... да и бедные палачи, наверное, здорово расстроились, когда злобные пришельцы умыкнули их подопечного прямо посреди процесса, - отшутилась Гейла. Кирк выглядел неплохо — по крайней мере, количество конечностей было четным, - но все подробости были скрыты под толстым слоем бинтов.
– Ага, в профсоюз, небось, пожаловались, - поддакнула Кристина.
Гейла тут же представила себе палачий профсоюз и комнату для заседаний, в которой за круглым столом чинно сидят пыточных дел мастера в костюмах-тройках и непременных красных колпаках, фыркнула и, понизив голос, спросила уже серьезно:
– Как он?
– Перелом руки, трещина в ребре, ссадины-царапины, симпатичный фингал, легкое сотрясение...
– ...Было бы чему, - хором закончили девушки и синхронно улыбнулись. Шутка была настолько стара, что из бояна стала классикой, но их она неизменно радовала.
– Куча ожогов, Маккой лично искусственную кожу наращивал, и несколько довольно неприятных рваных ран, одна довольно глубокая. Кроме того, палачи использовали и электричество, так что сердце ему здорово посадили: оно дважды останавливалось. Но не зря мы проедали деньги Флота, когда учились на врачей!.. - Чепел погладила себя по голове, - Вечером можешь забрать домой.
– В каюту, - машинально поправила Гейла, - Он из-за ожогов весь забинтованный?
Кирк действительно был покрыт бинтами процентов на восемьдесят, напоминая древнего фараона за минуту до погребения.
– Мм? Ааа, да нет, это не по медицинским показаниям, он просто Маккоя достал, ну тот его и замотал, чтоб не вякал и не дергался. Говорит, так лечебный процесс быстрее пойдет.
– Это чем же он его довел? - заинтересовалась Гейла.
– Не знаю, - пожала плечами Кристина, - У него и спроси.
– У Маккоя?
– Да нет, у Кирка своего, - отмахнулась медсестра.
– А он что, в сознании? - вздрогнула орионка.
– А что, по-твоему Маккой стал бы воспитывать бесчувственную тушку?
– С него станется... - проворчала Гейла.
Кристина мило улыбнулась, взяла стопку папок и деликатно покинула комнату, на прощанье одними губами шепнув: «Вечером отметим».
Гейла осторожно отодвинула ширму и подошла ближе к кровати. Кирк, почувствовав ее шаги, попытался повернуться, открыл глаза, заморгал от яркого света и чуть приоткрыл губы, что-то шепча.
– ...Спок... - удалось разобрать Гейле.
– Что, прости? - переспросила она, медленно зверея. Она тут, понимаете ли, мучается, страдает, нервничает, а этот... нехороший человек первым делом вспоминает про своего остроухого приятеля?!..
Кирк, видимо, уловив ее настроение, поморщился и качнул головой в сторону тумбочки. На ней стоял стакан с водой и длинной-длинной трубочкой. Гейла сунула трубочку ему в рот, дождалась, пока он сделает несколько глотков, и вернула чашку на место.
– Усп...койся..., говорю, - с видимым усилием прохрипел Кирк, – я...в...прядке.
– В порядке ты, как же, - уже по инерции проворчала Гейла, присаживаясь на краешек, - Я тебе потом такое «в порядке» устрою! Ты у меня за нарушение протокола на гаупвахту отправишься!
– Тебя... Спок по...кусал? – немного криво - еще не прошла анезстезия, - улыбнулся капитан.
– Нет. Споку меня кусать некогда. Спок, понимаешь ли, уже вторые сутки выполняет обязанности и.о. капитана, старпома и старшего офицера по науке. Из этих двух суток шесть часов мы были заняты твоими поисками, восемнадцать — твоим спасением и еще девять часов удирали от всего флота зинатуранцев, а последние сорок минут он вообще развлекает Тэйлу!..
– Ты намекаешь на то, что я должен сказать ему спасибо?
– Я намекаю, что за это ты должен ему как минимум совместный поход на лекцию по теории вероятности.
– Я там умру от скуки!
– А тут ты умрешь от моей руки.
Кирк сморщился и дипломатично сменил тему:
– Кстати, насчет Тэйлы. Скоро она придет? Я соскучился.
– Она у Спока, - напомнила Гейла, - Додумай сам.
Кирк вздохнул и покачал головой:
– Споку потом опять кошмары сниться будут?
Гейла пожала плечами.
Никто не знал, когда и с чего Тэйле в голову пришло выйти замуж за Спока, но со временем всем, включая Ухуру ("Тетьньёта, ну ведь все равно, когда я вырасту, ты уже будешь старая, некрасивая и ему ненужная - а пока пользуйся, мне не жалко!"), Кирка ("Ну папочка, ну мы ненадолго поженимся, ну честное слово, только не бледней, и падать тоже не надо... ой, папочка!..") и самого жениха ("А ты можешь бороду к свадьбе отрастить? Ты с бородой красивый будешь! А я буду в платье! В мамином, красном! А мы жениться на Вулкане будем, да? В пустыне?.."), пришлось с этим смириться. Теперь большая часть экипажа находила это даже милым и забавным — не Спок, конечно, Спока это пугало («С учетом генов, оказывающих влияние на формирование ее характера, мое беспокойство касательно ее намерений можно считать логичным и вполне обоснованным, сэр. Да, сэр, говоря про гены, я подразумеваю такие ваши качества, как наглость и упорство, которые с высокой долей вероятности могли передаться по наследству... сэр, это был не комплимент!»).
– Дадим ему пятиминутную передышку, - великодушно решил капитан, - Вызывай по видеофону.
Орионка перегнулась через его безжизненную тушку, покрутила ручки на корпусе маленькой станции видеофона и дождалась, пока помехи на экране сменятся изображением мостика. Покрутив камеру при помощи все тех же ручек — слава полномочиям главы СБ, без них уследить за непоседливой дочкой на громном корабле был бы нереально, - Гейла нашла девочку. Она сидела в капитанском кресле, болтая ногами и что-то размеренно считая вслух (числа перевалили за вторую сотню). В углу экрана маячили спина и филейная часть скрючевшегося над научной станцией Спока.
Гейла щелкнула «вызов мостика», и из подлокотника кресла вылез маленький экранчик. Тэйла удивленно ойкнула, но тут же сообразила, что к чему, и нажала «ответить».
– Привет, - звонко сказала она.
– Привет, - улыбнулась Гейла.
– Пхивет, - просипел Кирк.
Тэйла с любопытством уставилась на папу.
– Мам, а почему папа мумия? – с интересом спросила на спустя пару секунд.
– Потому что твой папочка... - Гейла задумалась, как бы помягче перефразировать пришедшую ей на ум тираду на родном наречии, - ...Мозгов у него нету.
– Аа?.. - Тэйла недоуменно нахмурилась, но тут же радостно улыбнулась, - А, понимаю! Они в горшочке?
– Чего? – в один голос удивились родители.
– Спок сказал, что египтяне, когда мертвяков своих мумифицировали, мозги им через нос специальным таким пинцетиком вытаскивали. Ой, а раз он без мозгов, он, значит, дохлый?
– Знаешь, я сама удивляюсь, но нет. Живой.
– Тогда его дяде Лео надо показать, пусть он о нем книжку напишет и станет знаменитый! Представляешь, какой это сюрприз на деньрожденья будет? - Тэйла от восторга захлопала в ладоши.
– Мне жаль тебя расстраивать, деточка, но доктор Маккой узнал об этой особенности организма твоего папочки первым из всего экипажа, - вздохнула Гейла. Следом поникла и Тэйла:
– Ну да, он же врач, он папу всего обследовал, и мозги тоже... Жааалко. Ладно, мам, пап, я занята. Мне надо посчитать все звездочки, которые есть на экране - Паша сказал, что Спок тогда поиграет со мной в лошадок. Пока!
Он шлепнула пятерней по кнопке «сброс», и экран погас.
– А ведь с нее станется: и правда сосчитает, – задумчиво протянул Кирк и сморщился: – Ой, почеши мне нос, пожалуйста! Скорее...
***
Маленькие вулканцы цепляются за своих родителей изо всех сил, прижимаясь всем телом, обхватывая их руками и ногами, как какие-нибудь ползучие лианы. Для них, прирожденных телепатов, еще не ограничивших себя ментальными барьерами, физический контакт работает как валерьянка для котов: с каждого прикосновения, не зависимо от того, какие эмоции испытывает облапаный "донор", они ловят чистый, незамутненный кайф. С возрастом, конечно, приходит осознание норм приличия, взрослые вбивают в маленькие остроухие головки навыки контроля над эмоциями, да и воспринимаемые чувства становятся не только радужно-счастливыми, но и полными негатива, а, следовательно, и весьма болезненными - так что вулканята постарше себе таких вольностей, особенно на публике, обычно не позволяют. И все-таки, если наблюдать долго и внимательно - а у Гейлы время было: специалисты Нового Вулкана держали ее в своем Первом Демографическом Институте несколько недель, проводя все возможные тесты и восхищенно ахая над каждым новым результатом, - можно заметить, как порой какой-нибудь остроухий пацаненок неуклюже ткнется чернявой макушкой матери в живот, настойчиво требуя внимания. Может, именно поэтому, а вовсе не из-за их хваленого гуманизма, у них и не применяют телесные наказания - ну как можно отшлепать дите в наказание за разбитую вазу (должны же вулканские дети разбивать любимые мамины вазы? ну хоть изредка?), если оно от каждого прикосновения твоих пальцев блаженно щурится?..
У орионцев с этим намного проще. Мамины зеленые руки одинаково щедро раздают всем желающим и подзатыльники, и ласку - одним из ярчайших детских воспоминаний Гейлы, не считая роскошного падения с забора в заросли орионского аналога крапивы, до сих пор остаются ежевечерние посиделки на крылечке, во время которых мама расчесывала (а точнее сказать, раздирала, попутно с руганью выковыривая из спутанных прядей мусор и траву) ее густые рыжие волосы старым - еще бабушкиным, - щербатым гребнем. Гребень этот Гейла потом тайком умыкнула перед отправкой в Академию и порой, во время накатывающих внезапно странных приступов нежности, представляла себе, как будет точно так же расчесывать - а еще обнимать, гладить, тискать, хлопать по плечу, трепать по голове, чмокать в щеку и так далее, - свою гипотетически-будущую маленькую миленькую дочку.
Но, как это нередко бывает с мечтами и планами, все как-то не заладилось. Как только схлынула первая волна материнской любви (находясь под воздействием которой Гейла готова была перегрызть глотку любому, кто попытается хотя бы просто взять на руки ее пищащий кулек с торчащим из него крохотным зеленым носиком), количество тактильных контактов на единицу времени стало постепенно уменьшаться. Никаких особых причин у этого не было, просто и мама, и папа чаще всего появлялись дома тогда, когда Тэйла уже давно спала (или вообще проснулась, позавтракала и убежала к крестному), и даже если девочка вдруг каким-то чудом оказывалась в каюте и не спящая, ни о каких обнимашках и речи не было - не наорать бы ненароком, сорвавшись от усталости, и то уже хорошо. Так что в свои пять лет Тэйла привыкла обниматься разве что с Пашей, доктором Маккоем и плюшевым красным крокодилом, которого они ей совместно подарили в прошлом году.
В общем, когда вечером Тэйла, вернувшись от Спока, послушно умылась, почистила зубы, выпила стакан молока, а потом забралась к героически бдившей у постели больного (на голову) Кирка Гейле на колени и обвила ее шею тоненькими ручками, орионка сразу же (как только перестала умиляться) почуяла подвох.
– Как прошел день? - спросила девочка немного погодя, разом укрепив тогда еще зыбкие подозрения мамы. С подобными вопросами она обычно приставала к отцу — Кирк был не дурак живописно похвастать тем, как он в очередной раз выбрался из задницы, в которую перед этим сам же и залез. Рассказы Гейлы же обычно были в разы короче, суше и нецензурнее в виду повышенной вредности работы.
Затевать сложную многоходовку, дабы ненавязчиво вызнать причины такой покладистости и любвеобильности, не хотелось — денек и без того выдался хлопотный, так что Гейла осторожно отцепила от себя дочку, заглянула в ее честные голубые глазки и в лоб спросила:
– Спок жив?
Тэйла, поняв, что ее маневры раскусили, мигом убрала из взгляда выражение наивного обожания и сморщила носик.
– А чего ему сделается... Ну, все еще не хочет на мне жениться, но я над этим работаю. А в остальном все как всегда. Рассказывал про планеты, потом про двигатели, потом про индейцев, потом показывал свои голофото...
– Чего? - раздался с койки тихий возмущенный хрип, - Какие голофото?
– Детские, - с готовностью сообщила Тэйла. - Он на них смешной и маленький. Ему их папа прислал. Сказал показать Ухуре, чтобы она поверила, что Спок не всегда был таким вулканцем. Сказал, что это пойдет на пользу их отношениям. Вот Спок их сначала Тетьньёте показал, а потом мне.
– А мне он ничего такого не показывал, – обиженно просипел капитан.
Гейла сначала показала Кирку кулак — Маккой обработал обожженные голосовые связки капитана какой-то вонючей мазью, и говорить ему было запрещено еще час двадцать восемь минут, что, по его меркам, было, во-первых, вечностью, и во-вторых, пыткой, - потом погладила по головке засветившуюся от счастья и гордости дочку. Та с готовностью подставила макушку и снова потянулась обнять маму, что вернуло мысли Гейлы к изначальной теме разговора.
– Так раз Спок пока жив, а корабль цел, с чего это ты тогда такая милая?
– А что, разве наша дочь не может просто захотеть показать любимой мамочке немного... ауууч-кха-кха-кха! - в этот раз Гейла церемониться не стала и припечатала болтливую мумию своей подушкой.
– А, мам... ну это ерунда, правда. Просто я увидела на одной голофотке Спока с сехлатом, и он был такой миленький, ну, сехлат, а не Спок, хотя Спок тоже, короче, я тоже такого захотела, и стала у Спока просить, а он сначала не соглашался, а потом сказал, что подарит мне его на день рождения, если я больше не буду просить его отрастить бороду, а мне все равно бороды разонравились, так что мы договорились, и вот. Можно мне сехлата?
Со стороны койки раздались стук и требовательное мычание. Гейла повернулась и, прищурившись, разобрала свеженакорябанную на стене надпись: «Что это?». Сам больной лежал смирно, мигая из-под бинтов честными голубыми глазами и всем своим видом демонстрируя полную покорность судьбе в лице предписаний доктора Маккоя, а так же свою непричастность к появлению данного образца наскальной письменности в их каюте. Большой оранжевый фломастер, который он держал в частично не забинтованной руке, также выглядел совершенно невинно.
– Сехлат — это такой большой пушистый мишка, - радостно ответила Тэйла, переключая всю мощь своего бронебойного обаяния на отца как на более восприимчивую мишень.
«Пусть дарит», - великодушно ответила стена, на этот раз лиловыми буквами. Кирк под грозным взглядом Гейлы поспешно убрал оба фломастера в валявшуюся на кровати коробку и попытался спрятать испачкавшийся кончик бинта в кулаке.
Тэйла, беззвучно шевеля губами, прочла по слогам ответ и восторженно взвизгнула, подпрыгнув вверх на пару сантиметров и всем весом рухнув обратно на мамины колени под аккомпанемент шуршания оборок платья и приглушенных орионских ругательств.
– Папочка, ты лучший!
Гейла задумалась, что будет лучше: упомянуть про шестидюймовые клыки милого вулканского мишки сейчас и понаблюдать за тем, как Кирк будет изворачиваться, пытаясь забрать свое обещание назад и не обидеть при этом дочку, или дождаться Тэйлиного дня рождения и увидеть лицо Кирка в момент вручения Споком подарка.
Вопрос ввиду его несомненной важности требовал тщательного всестороннего рассмотрения.