Всем привет, я работаю кондитеркой. По совместительству это также одно из моих любимых хобби.) Наконец я решилась открыть свою пока онлайн, но лавку сладостей. Приходите, смотрите, заказывайте. °*° Буду благодарна за репост.
Фэндом: The World's End Название: the crooked kind Персонажи: Гэри Кинг|Пит Пейдж, Шейн Хокинс Рейтинг: R Жанр: драма, херт/комфорт, френдшип, джен Размер: ~3700 слов Саммари:— Пити-Пити, — бормочет Гэри, зарываясь носом в волосы на его макушке, словно тискает щенка или котика. — Что же ты молчал? Предупреждения: гомофобные ругательства, буллинг, первый фик в фэндоме
У Пита три старших брата, и если жизнь его чему и научила, так это что на задир не жалуются, если не хотят прослыть стукачами и плаксами. Он и не жалуется, не жаловался с самой начальной школы — хотя в старшей, когда в дело вступает Шейн, это становится сложнее. Не сдержаться от жалоб даже — просто сделать вид, что все хорошо.
читать дальшеТак уж вышло, что Пит — младший в тусовке Гэри Кинга. Не намного, конечно, они все учатся в одной параллели, только Пит перевелся из другой школы и проскочил один класс, и еще он меньше ростом и лицо у него круглое, а щеки — по-детски мягкие, почти без щетинки. Он всегда завершает кросс последним и до знакомства с Гэри даже не курил ни разу, хотя, конечно, парням сказал, что дымит с десяти, как паровоз.
Ему и без того странно, что Гэри Кинг и его свита позволяют ему тусоваться с ними. В средней школе он был на побегушках у местного «короля», носил ему газировку и давал списывать тесты, и за это крутые парни не прогоняли его, если он подсаживался к ним в столовой — но вряд ли это можно было назвать дружбой. Гэри тоже крутой, и все его друзья — крутые, с ним школьная звезда футбола, и победитель математических олимпиад, и хренов мать его настоящий басист настоящей рок-группы; но Пита не гоняют за жвачкой и не щелкают по носу, и не трясут с него мелочь для игровых автоматов — точнее, Гэри делает это все и многое другое, но он такой со всеми, и с ним все тоже такие, и это нормально, Пит чувствует себя частью команды.
Он не хочет, чтобы в команде на него смотрели с жалостью — или с презрением. Пит не спортсмен, не хулиган, он умеет только закрывать голову руками, предчувствуя удар. Дать отпор для него немыслимо.
Пит думает, что скрываться будет просто — хотя бы потому что Гэри мать его Кинг может быть слеп, как крот, когда дело доходит до чужих переживаний, а его друзья видят только то, что видит их бессменный и бестрепетный лидер; к его ужасу, именно Гэри как-то раз толкает его в пустой кабинет за пару минут до звонка, а там — загоняет в угол и пристально смотрит в глаза.
— Ты чего? — спрашивает Пит пискляво, потому что он волнения у него всегда подскакивает голос.
— Руку подними, — заявляет Гэри так, словно это ответ, и Пит еще и бледнеет на пару тонов, потому что сразу понимает, к чему Гэри клонит. Он упрямо поднимает левую, впрочем — Гэри только качает головой, дескать, слишком дешевый трюк. Пытается поднять правую, но морщится и охает, не закончив движение. Утром после физкультуры Шейн вывернул ему плечо и поводил ребрами и щекой по шкафчикам в раздевалке спортзала, теперь ему больно дышать и шевелить всей правой стороной тела.
— Что случилось, — это звучит не как вопрос, а как требование. Гэри поджимает губы, Питу страшно — он раньше не видел на лице самого Кинга таких черных туч, даже когда их всех впятером везли в участок на рождество.
— Упал, — говорит он, потому что вариантов у него не очень много, и сказать правду не один из них. Голос, конечно, дает петуха. Гэри смотрит на него, по-совиному склоняя голову на один бок, то на другой, потом ухмыляется вдруг и с силой хлопает по плечам — обоим. Пит пискает от боли.
— Ну ты и дурында, Пити, — говорит Гэри счастливо, в глазах у него — ни следа прежней тени. — Пиздец неуклюжий. И как ты только шею до сих пор не сломал?
Пит неловко улыбается, потом нервно смеется, чтобы не отставать от Кинга. Звенит звонок, и вопрос вроде бы исчерпан, но Гэри лезет зачем-то в сумку и достает — у Пита лезут на лоб глаза — хрустящий от холода пластиковый пакет с замороженным горошком.
— Немножко пошуршал по школьной кухне, — Гэри заговорщицки двигает бровями. — Ты ведь не захочешь идти в медпункт только из-за того, что неудачно упал?
Пит качает головой — потому что он правда не может пойти в медпункт, потому что если там увидят синяки, наслаивающиеся друг на друга некрасивыми пятнами, его непременно спросят, откуда они, а медсестра не Гэри, медсестра не поверит в сказку про подвернувшуюся ногу и лестничные перила. Горошек оказывается как нельзя кстати, он прижимает его локтем к ребрам и через майку чувствует благословенную прохладу. По ткани ползет мокрое пятно.
Казалось бы, вопрос исчерпан, и несколько месяцев подряд никто не поднимает эту тему — то ли Пит лучше прячется, то ли Гэри хватило одного разговора, чтобы расслабиться и забить.
Пит думает так, пока в дверь кабинки туалета не начинают тарабанить.
Пит сидит тут второй урок подряд — Шейн толкнул его с лестницы, он пролетел два пролета, разбил нос и бровь и так испугался, что обмочился, после чего Шейн только пнул его в живот и сказал, что такого противно даже бить. На его счастье, тогда уже кончился перерыв на ланч, и он смог незамеченным добраться до привычного убежища. Учителя решат, что он сбежал с уроков, чтобы курить травку под трибунами на спортивном поле: все приятели Гэри хоть иногда так делают. Пит только рад поддерживать легенду — это значит, что его не будут искать, он сможет проплакаться, привести себя в порядок, смыть кровь, высушить штаны и добраться до дома, чтобы утром прийти в школу, сохранив лицо.
Но стук в дверь ничем хорошим не светит — это либо учитель, готовый вытащить его на свет божий и допросить с пристрастием, либо вернувшийся Шейн, и тогда его еще и макнут в унитаз головой. Пита не радует ни тот, ни другой вариант.
На проверку это оказывается третий.
— Пити, я знаю, что ты там, — судя по звукам и по тому, как трясется дверь, Гэри сменил кулаки на ноги. Дверца из хлипкой фанеры рискует сломаться в любой момент, но Гэри не сдается, и Пит не сдается тоже. Папа всегда говорил, что если на хулиганов не обращать внимание, они оставят тебя в покое. Со Шейнном не работает, но вдруг поможет с Гэри? Поэтому Пит молчит, одной рукой прижимая к себе сумку с книгами, ладонью второй зажимая рот, чтобы не выдать себя всхлипами.
— Пити, ты сам не оставил мне выбора, — Гэри тяжело вздыхает. Пит жмурится, ожидая, что он сейчас выбьет дверь плечом, но вместо этого хлопает дверца соседней кабинки, а потом раздаются странные звуки — и голова Гэри всплывает над перегородкой.
— Посторонись, — командует Гэри тем же счастливым тоном, каким обычно объявляет планы на вечер, и Питу так же не остается ничего, кроме как сделать то, что ему велено. Перегородки между кабинками чуть выше человеческого роста, Гэри легко перемахивает с унитаза на сливной бачок в кабинке Пита, потом сползает ниже, втискивая Пита в стенку, и занимает половину сидения.
— Красота, — тянет он, закинув руки за голову и подняв к потолку лицо. — Свежий воздух, и вид ничего так — могу понять, зачем ты тут тусишь.
— Гэри, — сиплым от рыданий голосом просит Пит. В его положении лицо уже не удержишь, так что на этот раз он даже не пытается присоединиться к шутке. Ему бы только еще минутку наедине с собой, он разве о многом просит?
Гэри замолкает ненадолго, потом принимается хлопать себя по карманам плаща, пока не находит искомое — пачку сигарет и зажигалку. Пит даже не пытается перечислять, почему это плохая идея: начиная от пожарной сигнализации и заканчивая тем, что ему все еще не нравится запах табака; и не сопротивляется, когда Гэри пихает сигарету ему в рот и подпаливает кончик.
— Затягивайся, — командует он спокойно. Пит слушается, пытаясь сосредоточиться на том, как дым пробирается в организм, наполняет легкие, заставляет першить в горле и слезиться глаза. Гэри тем временем выуживает из кармана платок, плюет на него и принимается сосредоточенно стирать с лица Пита кровь, слезы и сопли — заботливо, как мамочка дошкольника. Пита разбирает смех, он сначала фыркает, потом заходится хохотом, а потом роняет сигарету, утыкается лбом Гэри в плечо и принимается рыдать. Гэри — что для него нехарактерно — молчит и только едва-едва гладит его по спине.
Гэри принимается ходить с ним в паре.
Пит сначала не обращает на это внимания, потому что они друзья, Гэри часто зависает на переменах то с Энди, то с Оменом, вот и на его долю перепало королевского внимания; он только через пару недель и после обиженных взглядов друзей понимает, что Гэри караулит у классов только его, каждую перемену каждого учебного дня. У Гэри такой стабильной посещаемости не было, наверное, с детского сада.
Пока Пит задается вопросами, школьники делают свои выводы — и вскоре им с Гэри начинает лететь в спину негромкое «педики». Не за горами тот момент, когда это начнут говорить в лицо, а потом и зажимать по углам, и Пита мутит от одной мысли о том, что к Шейну добавится еще целая армия.
Хотя, справедливости ради, три недели рядом с Гэри прошли относительно спокойно.
Пит вызывает его на разговор в то утро, когда обнаруживает на шкафчике криво написанное розовой краской «гомик».
— Гэри, ты бы кончал, — просит он, и ему самому от себя неловко.
— Каждое утро в душе, Пити, — Гэри сияет: конечно, он не мог упустить момент для неприличной шутки. Среди их команды это негласное правило — подкидывать королю удачные моменты для похабных комментариев, чтобы король не начал создавать такие моменты сам (и еще потому, что он сияет каждый раз, будто пришло долбанное рождество).
— В школе болтают уже, — жалобно блеет Пит. Сумка висит у него через плечо — то, которое Шейн не выворачивал, потому что второе все еще болит от тяжестей; он стискивает пальцы на ремне и нервно сглатывает на каждый вдох.
— Болтают что? — Гэри Кинг — сама невинность. Энди часто говорит, что с этим придурком невозможно спорить.
— Что мы с тобой, — Питу приходится сглотнуть вне очереди, — типа вместе.
— Мы и так вместе, разве нет, Пити? — Гэри раскрывает глаза широко-широко, как озадаченный сложной загадкой ребенок на утреннике в детском саду.
— Вместе как парочка, Гэри, — Пит выплевывает это скомканно и раздраженно, он злится, что Гэри заставляет его это произнести, потому что Гэри это все — смех и шутки, Гэри Кинга никто в этой школе тронуть не рискнет, а вот Питу достанется за двоих.
— Ох, — говорит Гэри, и так хлопает ресницами, что Пит на мгновение ведется, потому что это же Гэри, «не подумал» — его второе имя. Может, он и правда сейчас открыл ему глаза. — Типа так?
Пит не успевает никуда деться, когда Гэри ловит его лицо в свои ладони и целует, неловко и мокро, слишком невинно — потому что рот открывать Пит не намерен — но продолжительно и со смачным чмоканьем.
Да, они все еще стоят в коридоре у шкафчиков, и надпись про «гомика» у Пита за спиной.
Прежде, чем он успевает дать Гэри мать его Кингу по морде, сблевануть или потерять сознание от страха, на периферии слуха раздается чей-то свист. Не улюлюканье, с которым толпа гонит жертву, а обычное такое волчье подвывание, которым поощряют футболистов, когда те мацают по углам черлидерш после матча. Пит недоверчиво косится по сторонам — на них с Гэри пялятся во все глаза, кто-то с отвращением, кто-то с любопытством, кто-то откровенно ухмыляется, пара человек хлопает, одна девчушка с первого курса показывает им большие пальцы. Но в основной своей массе люди просто... проходят мимо, продолжая разговаривать или судорожно листать учебники.
Возможно, не всем в этой школе есть дело до его жалкой задницы.
— Они назвали меня гомиком, — на всякий случай все равно говорит Пит, для подтверждения тыкая пальцем в дверцу.
— И чо? — Гэри ухмыляется и достает из своих бездонных карманов еще один платок. Краска на дверце довольно свежая, он принимается ее стирать и в итоге размазывает слово так, что он превращается в невнятную розовую кляксу. Это не очень-то помогает. — Относись к жизни проще, Пити. Теперь у них хотя бы будет повод.
— Им и раньше хватало, — бурчит Пит.
— Именно, — Гэри охотно кивает. — Пити, деточка моя, ты красавчик, ты малявочка и тусишь с компанией больших крепких парней, — тут Гэри, конечно, загнул, но ход его мыслей Пит улавливает. — Такие шуточки — только вопрос времени. И раз уж они все равно тебя ждут, ты можешь или дрожать, или с честью сказать: да, я гомик, и после этого уже не стесняться брать от жизни все.
— Но я не гомик! — Питу хочется то ли смеяться, то ли плакать, то ли закрыть лицо ладонями, чтобы не видеть этого стыда.
— Все немного гомики для Гэри Кинга, — Гэри двигает бровями, как актер плохого порно, предлагающий одинокой домохозяйке прочистить трубы в ее доме. Взгляд у него слегка туманный, слегка задумчивый — словно он уже отвлекся мыслями на что-то другое.
— А Гэри Кинг немного придурок — для всех, — Пит не может сдержать ухмылку и отвешивает Гэри подзатыльник, привстав на цыпочки.
На следующий день Шейн бьет его по голове сумкой.
Удар такой силы, что Пит валится на пол — оглушенный болью и обиженным удивлением. Шейн до этого не задирал его на людях — не физически, не так, чтобы нельзя было списать на грубоватые мужские шуточки, если появится учитель. Кроме того, Пит успел отвыкнуть от ежедневных издевательств — как, оказывается, быстро привыкаешь к хорошему, гораздо быстрее, чем к плохому!
Пока он валяется на полу, терешкая свою боль и пострадавшую гордость, Гэри беззвучно, не меняя выражения лица, кидается на Шейна. Сквозь гудение в ушах Пит слышит громкую ругань и крики — со стороны Шейна, который на все лады костерит «этого чокнутого».
Гэри получает наказание на два месяца, до самых каникул. Пит робко приходит к нему на отработку на следующий день — пока не смотрит учитель, подсаживается на соседнюю парту. Гэри лениво вырезает на парте свои инициалы с маленькой короной над «Г». У него распухла губа и лиловый фингал под глазом, левой рукой он почти не шевелит — Гэри может быть чокнутым берсерком, если его довести, но он все еще легкий и тонкий, в драках он выигрывает за счет юркости и ловкости, а не силы удара. Шейн уделал его, как котлету — и остался ни при чем. Все подтвердили, что Кинг кинулся первым.
— Прости, — бормочет Пит, а потом начинает некрасиво шмыгать носом и в итоге каким-то образом оказывается у Гэри на коленях и плачет ему в плечо. Снова.
— Пити-Пити, — бормочет Гэри, зарываясь носом в волосы на его макушке, словно тискает щенка или котика. — Что же ты молчал?
Пит честно думает, как на это ответить. Как объяснить, что жалуются плаксы и маменькины сынки, что в глазах лучших друзей хочется быть крутым и сильным, а не вечным малышом Пити. Что если бы друзья отказались защищать его от Шейна, это было бы еще больнее — и что если бы они попытались, Шейн позвал бы своих друзей, и это стало бы войной школьных банд, и это совсем не то, что нужно Гэри Кингу с его послужным списком, и еще много, много причин, большую часть которых можно свести к одной фундаментальной.
— Мне страшно, — он едва выдавливает это между всхлипами, задыхаясь и цепляясь за Гэри, как за последнюю надежду. — Гэри, мне так страшно, так страшно. Каждый гребанный день, Гэри. Нельзя так жить — я просто не могу. Не могу.
— Я знаю, — шепчет Гэри ему в макушку. — Знаю, малыш.
— Я не смогу сдать экзамены, если он будет продолжать, — добавляет Пит с неожиданным даже для себя спокойствием. Словно в разгар рыданий он шагнул в око бури, и его накрыло кристальным, таким непривычным покоем, и все стало так прозрачно и понятно, что можно заглянуть в будущее. — Я просто перестану ходить в школу, а потом прыгну с моста, чтобы не разочаровать папу проваленным тестом.
Гэри молчит, поглаживая его по мокрому — он успел вспотеть от волнения — затылку.
— Прости, — добавляет почему-то Пит еще раз.
Гэри молча целует его в лоб, а потом приходит учитель и выгоняет Пита из класса.
Что-то меняется.
Он не замечает этого сначала, потому что прогуливает неделями, а в то время, когда находится в школе, его словно окружает белая пелена тумана, сквозь которую мир кажется чужим и нереальным. Гэри успевает закончить с отработками, Энди — выиграть для школы кубок невероятным броском через все поле, а Омен знакомит шайку со своей клевой младшей сестрой, когда Пит понимает, что Шейн просто проходит мимо него в коридорах.
Серьезно. Просто проходит. Не толкнув, не ткнув и не бросив сквозь зубы оскорбление. Не караулит его за школой, не зажимает по углам, не ставит подножки и не рвет его тетради. Для Шейна Пит словно бы становится пустым местом.
Пит не верит своему счастью, и он твердо знает первое правило их маленькой команды — если тебе кажется, что творится что-то странное, скорее всего, ты не сходишь с ума, ты просто переобщался с Гэри Кингом.
— Что ты сделал? — спрашивает он Гэри, когда у них выдается минутка наедине. Они сидят вдвоем под трибунами на спортивном поле, прогуливая английскую литературу, курят косяк и жмурятся от весеннего солнца.
— За сегодня или с самого рождения? — лениво уточняет Гэри. Он похож на кота, когда потягивается так — грациозно и с уверенностью хозяина положения.
— С Шейном. Шейном Хокинсом, — сквозь зубы выдыхает Пит: его воротит от одного имени. — Он перестал меня задирать. Без тебя тут не обошлось, так ведь?
— Некоторые люди не умеют относиться к жизни проще, — тянет Гэри, закрывая глаза.
— Гэри, — повторяет Пит с нажимом. Это слишком важный вопрос, чтобы спустить ситуацию на тормозах.
— Хочешь знать, что я сделал? — Гэри падает на спину, закинув руки за голову, и смотрит на Пита из-под челки темными блестящими глазами. Плохо свернутый косяк свисает с влажной нижней губы. — Окей. Когда кончились мои отработки, я предложил Шейну поговорить как мужику с мужиком, чтобы решить вопрос миром. Я привел его под трибуны — сюда, вот на это самое место, — он хлопает ладонью рядом с собой, по земле, уплотненной до каменной твердости задницами поколений прогульщиков. — Я дал ему косячок, потом предложил сделать пару шотганов — в качестве трубки мира. Когда его повело, мы стали целоваться. Тогда я полез ему в штаны, а потом предложил отсосать. Какой пацан откажется от старого доброго отсоса? Так вот, когда мы оба уже были раздеты, — Пит не заметил, когда Гэри оказался так близко, когда его голос упал до хриплого интимного шепота и когда у него самого сбилось в горле дыхание, — и его член был у меня во рту, а мой — у него в кулаке, я достал из сумки старый добрый полароид и сделал чудный цветной снимок. Щелк! — Гэри изображает пальцами фотокамеру, ловит ошарашенное лицо Пита в «фокус». — А потом пообещал размножить столько копий этого мастерписа, сколько понадобится, чтобы вся школа была в курсе, что Шейн Хокинс тащится по членам в целом и члену Гэри Кинга в частности, если только он еще раз тронет моего малыша Пити. Вот так вот.
Пит не знает, что на это сказать — он молчит, заставляя себя дышать, и только слышит, как стучит в ушах сердце. Тум-тум-тум. Это похоже на прыжок в бассейн с огромной вышки. Или на кошмарный сон.
— Ты серьезно? — спрашивает он беспомощно, когда к нему возвращается голос (снова пищит, как мышь). — Ты — Гэри, ты серьезно сделал... это?
Гэри смотрит ему в глаза чудовищно, невыразимо тяжелым взглядом, и тоже молчит. Молчит минуту, потом две, потом улыбается слабо, и на мгновение его лицо кажется Питу таким мягким, невинным и растерянным, что это ему хочется взять бесстрашного короля на руки и защищать от хулиганов.
Потом Гэри начинает гоготать.
Пока Пит хлопает глазами — он еще не переварил первый шок, а уже нужно реагировать на Гэри мать его Кинга, — Гэри валится на спину и начинает кататься по земле, хлопая ладонями то по животу, то по земле рядом с собой. Он смеется и смеется, пока не начинает задыхаться. У него красное лицо, а по щекам текут слезы. Пит не знает, где он разглядел на этой хулиганской роже что-то невинное.
— Ты бы видел... с-себя... Пити... дурында ты доверчивая... — выкашливает Гэри между приступами хохота. — Не могу... умираю... подожди, пока я — а-ха-ха — расскажу это парням! Вот умора...
— Ты тупица, Кинг, — бурчит Пит, сам уже красный, как свекла, и демонстративно отодвигается, подтянув к груди колени. — Ты можешь хоть на один вопрос ответить серьезно? Это, блин, важно!
Гэри замолкает далеко не сразу, потом еще долго лежит, пытаясь отдышаться, потом ему, конечно же, надо вытереть лицо, отряхнуть плащ и вообще привести себя в порядок — а Пит что, а Пит подождет, куда денется. Пит ненавидит Кинга в такие моменты.
— Хокинсу вынесли предупреждение за драку. Еще одно замечание — и его личное дело будет подпорчено, а значит, прощай, стипендия, до свидания, колледж, здравствуй, старость в Ньютон Хэйвене, — Гэри ухмыляется во весь рот. — Твоя задница явно не стоит таких жертв. Во всяком случае — это то, что я слышал.
Пит молчит, пытаясь совладать с этой мыслью, уложить в голове, что годы, проведенные в ужасе, могли закончиться — что его больше не будет ждать ад на земле каждый раз, как он входит в стены школы. Может быть, он еще сможет выправить оценки и закончить год с приличным баллом. И все благодаря одной драке.
Благодаря одному человеку.
— Спасибо, — он снова шмыгает носом, и ему даже не стыдно, а потом Гэри широко раскидывает руки, и Пит без лишних слов бросается ему на грудь, и Гэри обнимает его крепко-крепко, так, что больное плечо слегка ноет от его хватки.
— Не за что, малыш, — выдыхает Гэри.
— Никогда не меняйся, — бормочет Пит ему на ухо. — Никогда, никогда, ни за что.
Гэри смеется и треплет его по волосам, и Пит полон счастьем и бесконечной нежностью к Гэри Кингу, лучшему во вселенной другу.
I am normal. It's the rest of the world that's weird. -- Impulse
Когда Барт понял, что он транс, это было еще полбеды, но когда понял, что из всех гендеров нужно выбрать ОДИН, он довел себя до тревожного расстройства, пока бабушка Айрис не провела с ним тихую мирную беседу о его дедушке Барри и о том, что тот был трансом и это нормально.
(правда, бабушка Айрис была уверена, что Барт окажется какой-нибудь Беатрис, на это с ее точки зрения намекало все, от поведения до длинных волос — и она была рада, что не озвучила эту мысль, потому что Барта бы очень разочаровала попытка загнать его в бинарные рамки просто за то, что он носит мамину прическу)
Барт пришел из того времени, где норма — намного больше гендеров, вот только он об этом не знал до встречи с Дженни, потому что в него не загружали такую информацию (не успели? не посчитали нужной?)
Когда Дженни начала разговор с ним с того, что спросила его местоимение и гендер, он был так ошарашен неожиданной толерантностью, что Дженни решила даже, что перевела что-то не так на английский.
(она так и не смогла перевести ему свой гендер, он существует только в унилингве, но она смогла его описать, и Барту так понравилось, что он носил его несколько часов)
(когда Дженни возвращалась в свое время, отчасти Барту было так грустно еще и из-за того, что из его жизни пропал человек, который относился к небинарности не как к чему-то странному, а как к норме — причем норме забавной и открытой для экспериментов)
Барт долго пытался определиться с каким-то одним гендером (он уже был а) трансом б) трансом небинарным, он не хотел выделяться ЕЩЕ сильнее), пока не понял, что они у него слишком быстро меняются.
И еще дольше он экспериментировал с местоимением, перебрав сотни вариантов.
И оч удивился, что Макс успевает поймать момент, когда он меняет местоимение, и переключается, потому что Макс последний человек, от которого он ждал понимания в этой сфере.
(Макс повидал на своем веку слишком много дерьма, чтобы его заботили вопросы нравственности, и слишком много импульсивных подростков-самоубийц, чтобы проверять, хватит ли Барта на такой шаг)
(кроме того, Макс привык, что все течет и меняется, бога ради)
И в итоге Барт был ошарашен, что его не осенило раньше, и остановился на местоимении speedself.
И дочка Макса (забыл имя??) предупредила его, что у него могут быть проблемы в школе и ему лучше быть осторожным.
Но Барт не готов был хранить ЕЩЕ ОДИН секрет, так что аутнулся сразу перед всей школой.
И был очень удивлен, когда директор и школьный психолог (этих ребят я тоже по имени не помню) лично пообещали поговорить с каждым учителем и просили сразу сообщать, если будут случаи буллинга, но на удивление Барта не просто восприняли оч тепло — после этого пошла волна каминаутов других детей, вдохновленных его примером, и Барт стал негласной иконой транс-движения города.
(его спрашивали, не будет ли он менять имя, но он объяснил, какое оно имеет для него значение)
Вскоре после этого тот мальчик-хулиган, внук суперзлодея (ЕГО Я ТОЖЕ НЕ ПОМНЮ) поколотил кого-то, кто пытался издеваться над местоимением, которое выбрал Барт.
А когда Барт об этом узнал — тихонько и неловко попросил Барта поговорить с Максом, чтобы Макс поговорил с его дедушкой, чтобы его дедушка поговорил с его отцом, потому что он давно аутнулся как трансгендерный парень в школе, но ему страшно признаваться в семье, потому что, ну, это семья СУПЕРЗЛОДЕЕВ.
(конечно, его легко приняли в семье — это семья СУПЕРЗЛОДЕЕВ, а не мудаков)
Тэд ненавидит все, что приписали ему в пробирке — включая гендер.
Когда он узнал, что Барт тоже «стал» трансом (ему назло!), да еще и опередил с каминаутом, он так психовал, что в очередной раз попытался его убить, а потом долго тихо рыдал в Крайдла, потому что ему казалось, что Барт украл у него последнюю частичку индивидуальности.
Но в итоге его нашел Макс, и хотя Макс ничерта в этом не смыслит, он хороший слушатель с неплохими идеями, а компьютер предоставил всю нужную терминологию.
И если у Барта в итоге постоянно сменяют друг друга сотни гендеров, то Тэд твердо остановился на одном, которое лучше всего описывает его ощущение — voidgender.
И то, что это полная противоположность тому, что выбрал Барт, было дополнительным бонусом.
Он тоже долго экспериментировал с местоимениями, только тихо и тайком, чтобы его не обвинили в непостоянстве.
Он все еще не выбрал себе Самый Правильный Вариант.
Так что пока что к нему все обращаются строго по имени, без местоимений.
И если Барт просто носит в школу то же, что и всегда, то Тэд полюбил шокировать публику, надевая то мини-юбки, то чулки — и как-то неожиданно стал законодателем школьной моды, причем повторяют за ним и девочки, и мальчики, мотивируя это тем, что раз Тэд ни то и ни другое, значит, и наряды его гендерно не окрашены.
Название: civilian casualties Фэндом: Флэш Пейринг: Лен|Мик, Рэй Палмер Рейтинг: PG Жанр: джен, флафф, драма Размер: ~900 слов Саммари: на войне все средства хороши. (ака реакция на 1х06 легенд)
Лену Рэймонда почти жалко — как жалко, наверное, солдатам, когда те понимают, что под перекрестный огонь попадут мирные жители: вроде как нехорошо, но профессиональный цинизм мешает сочувствовать в полной мере. Если продолжать аналогию, то Мик сейчас — одновременно заложник, перебежчик и ценная высота, ждущая захвата, а Рэймонд — живой щит между ним и Леном.
читать дальшеБуквально — Мик выставляет его, как полицейский заслон из ежей поперек шоссе, хотя сам мог бы стать тем еще ежом, в таком-то состоянии. Рэймонд сидит между ним и Леном, пристегнутый надежными металлическими креплениями, за его широким плечом Мика почти не видно. Лен и не пытается высмотреть — у него перед глазами целая вселенная за толстым стеклом смотрового окна космического корабля, а на Мика он за последние десять лет насмотрелся так, что уже блевать тянет.
Мика тоже тянет блевать — после остановки. Рэймонд не морщится и не подбирает рукава куртки, он гладит Мика между лопатками и негромко спрашивает что-то — наверное, предлагает воды или ведро. Мик мотает головой, выглядит смешно — Лен каждый раз ждет, что его большие уши начнут хлопать на ветру.
Тут такая штука: им с Миком никуда друг от друга не деться. Пытались уже, и уходили, и убивали друг друга, бросали в тюрьме, в беде и в пожаре — а потом снова собирались вместе, как жидкий Терминатор из боевика восьмидесятых. Но это не значит, что бойскауту не хочется подпортить красивое личико, когда тот заботливо промокает Мику широкий лоб сложенным вчетверо клетчатым носовым платком, а Мик улыбается и отшучивается — дескать, перебрал с водкой, когда отмечал освобождение из гулага, ничего страшного.
Подумать только, это было-то — сутки еще не прошли. Сутки назад Мик рисковал сгнить в камере советской тюрьмы, если Лен не выложится на сто десять процентов, полсуток назад Мик кутался в меховое пальто и мечтал захватить пылающий город, а десять минут назад похлопал Рэймонда по плечу и назвал молодцом.
Лен понимает, что пялится, когда Рэймонд ловит его взгляд — и выглядит донельзя виноватым. От этого делается совсем тошно, потому что Лен сразу понимает, что Рэймонд все понимает — включая то, что его используют сейчас и как щит, и как острую булавку, втыкаемую лично Лену под ногти, одновременно. Знает и терпит, и поэтому Мик его и выбрал, потому что Сара бы свернула им обоим шеи, закрадись ей в голову мысль, что они ее используют в своих многоходовках.
Другим просто не пришла бы в голову мысль, что Мик способен на многоходовки.
Лен мог бы отплатить ему той же монетой. Обнять за плечи Джефферсона, предложить дать пару уроков — чего угодно, угона машин, взлома замков? Мало ли, что может пригодиться в их новой опасной жизни. Возможно, это даже заденет Мика, и они будут состязаться и дальше — кто кого первым доведет до красных бесенят в глазах?
Вместо этого Лен молча встает и покидает мостик — мимо технических помещений, мимо карцера, мимо кают и пищблока он спускается в ангар, превратившийся в негласное хранилище оружия, берется за пушку и начинает ее разбирать. Лишняя чистка еще ни одному пистолету не вредила, и здесь, в благословенной тишине, ему не нужно наблюдать за сахарной идиллией двух новых лучших друзей.
Рэймонд, как привязанный, возникает на пороге почти сразу. Неловко мнется с минуту, подбирая слова, потом выбирается на свет. У него очень усталое лицо, все в синяках и ссадинах, с глубокими тенями под шоколадными щенячьими глазами. Морщинки остаются в углах глаз, даже когда он не улыбается — а ведь парень, кажется, младше Лена. Супергеройство плохо сказывается на состоянии кожи.
— Не знаю, что за кошка между вами пробежала, — Рэймонд вздыхает и проводит ладонью по волосам. — Но ты же понимаешь — это временно. Мику сейчас нужно остыть.
Каламбурим, значит. Лен криво улыбается, оценив попытку поднять боевой дух, и возвращается к пушке. Он еще не слушал от всяких бойскаутов семейный психоанализ их с Миком отношений. Хотел бы — связался бы лишний раз с Лизой.
Рэймонд вздыхает. Очень горестно и очень устало, забивая затянувшуюся паузу.
— Мику сейчас нужен друг, — говорит Лен на это, не поднимая головы, не отрываясь от своего занятия. — Иди. Ты неплохо справляешься. Наверное, у тебя и за это есть скаутский значок.
Он вкладывает в это сарказм — столько сарказма, что от фальши у самого ломит зубы. Под ленивой насмешкой проглядывает настоящий яд и много-много горькой обиды. Лен умеет язвить лучше, без такой наигранной театральности — Рэймонд это знает.
Лен и чувства свои прятать умеет лучше — но об этом Рэймонду еще предстоит догадаться.
Он не выдыхает с облегчением, когда Рэймонд покидает ангар. Не прерывает чистку пушки, даже ресницами лишний раз не вздрагивает, но болезненные складки на лице слегка разглаживаются, и натирать до блеска хромированные детали он продолжает едва ли не насвистывая себе под нос. Если представить, как бедный, такой благородный Рэймонд сейчас будет горячо и в красках расписывать пристыженному Мику, какую боль причиняет непрошибаемому Снарту твердолобое упрямство напарника — можно и улыбнуться ненароком.
Профессионалы не стесняются использовать в боевых действиях мирное население. На войне все средства хороши.
Название: Dead Friends (Around the Corner) Фэндом: Флэш Пейринг: Лен|Мик, Лиза; Марк|Шона (Пикабу); Хартли Рэтэвэй|Джеймс Джесси (Трикстер), Хартли Рэтэвэй/Дэвид Сингх Рейтинг: PG Жанр: джен, флафф, ангст, ау, херт/комфорт Предупреждения: смерть персонажа Размер: ~1000 слов на часть Саммари:Мик понадеялся, что этому хотя бы не придется объяснять, что он, типа, умер и пора бы двигаться к свету. Это всегда было самой неприятной частью работы. От автора: спасибо Лей за идеи, считай, во всех пейрингах виновата ты х)
1Мик заметил его сразу, стоило только войти в бар. Решил бы, что он из тех грустных парней, которые привязываются к барной стойке, да так и остаются болтаться на углу молчаливыми тенями, пока сквозь них не начнет просвечивать солнце — но он часто посещал это место и наверняка запомнил бы этого типа, если бы тот зависал здесь раньше.
Значит, или он новенький, или, что вероятнее, пришел с кем-то за компанию. Мик обвел взглядом разношерстную публику «Святых и Грешников». Для раннего вечера здесь было уже довольно людно, и публика была такая, что кровавый след мог тянуться за каждым. Сложно угадать.
Не то что бы Мика это касалось.
Он и думать забыл про парня на остаток вечера, но когда третий посетитель бара за два часа выскочил на улицу, задыхаясь и пытаясь ударами по грудине заставить снова биться замершее сердце, Мик понял, что придется вмешаться.
Мик сделал знак пальцами своей новой знакомой — мол, не теряй, скоро вернусь, — и направился к барной стойке. Встал в конце очереди, неторопливо поджидая свой черед — почти плечом к плечу с парнем. На вид тому в равной степени можно было дать и двадцать, и сорок — в этом проблема с призраками, со временем с них стираются все возрастные признаки. Хотя Мик все же предположил бы, что парень будет помладше него — или был на момент смерти.
— Ты не сделаешь ей ничего хорошего, если будешь душить каждого, с кем она заговорит, — сказал Мик вроде бы в воздух, но так, чтобы парень понял, что обращаются к нему. Не сложно было заметить, что объединяло всех троих пострадавших — каждый из них примерно за полчаса до бегства принимался флиртовать с девушкой, облюбовавшей другой угол бара. Девушка выглядела слегка раздраженной, и Мик мог ее понять — ему бы тоже не понравилось, если бы его бросили трижды на вечер.
Парень хмыкнул и повел плечами, не сводя с девушки тяжелого взгляда.
— Она прекрасно знает, что я не дам ей общаться с такими парнями, — бросил он так же в пустоту. И никаких тебе «о боже, ты меня видишь». Либо парень уже насмотрелся в своей жизни на медиумов, либо хорошо скрывал удивление. Мик понадеялся, что этому хотя бы не придется объяснять, что он, типа, умер и пора бы двигаться к свету. Это всегда было самой неприятной частью работы.
Приятной было сжигание трупов.
— Ты должен дать ей двигаться дальше, приятель, — сказал Мик со всем сочувствием, какое мог в себе найти, учитывая, что у него выдыхалось пиво и скучала брошенная с бокалом девушка. — Любовь не умирает и все такое, но ты не можешь цепляться за нее вечно.
За это он заслужил прямого взгляда глаза в глаза. Взгляд был холодный и донельзя оскорбленный. Мик повел плечами, стряхивая с позвоночника неприятные мурашки. Не хватало еще превратить мирного духа-сталкера в полтергейста. Тогда уж точно прощай, приятный вечер.
— Это моя сестра, придурок, — медленно выговорил парень. Молодой человек, только что свернувший в сторону оной сестры с подносом с двумя бокалами, споткнулся об воздух, вскрикнул и упал на осколки. Мик ему не завидовал. — И она не будет никуда двигаться, пока у нее не улучшится вкус на мужчин. Точка.
Окей. Злобных ревнивых бывших Мик на своем веку повидал достаточно, но заботливые сиблинги? Вот это было уже интересно. Мик поймал вопросительный взгляд своей спутницы сквозь толпу, изобразил лицом что-то виноватое и развел руками. Потом наверстает, не в первый раз.
— Мик, — представился он, протягивая руку. — Мик Рори.
— Любишь тусоваться с мертвыми людьми, Мик Рори? — парень хмыкнул, и ладонь Мика обдало прохладным ветром, хотя зримо тот не шевелился и руку ему не пожимал. Призраки — со временем к этому привыкаешь.
— Компания не хуже любой другой, — он пожал плечами. — Не хочешь представиться?
— Чтобы ты изгнал меня, зная мое имя? — вопросом на вопрос ответил призрак. — Спасибо, обойдусь.
Предосторожность была справедливой. Многие медиумы, официально назначившие себя борцами с нечистью всех мастей, изгоняли всех призраков без разбора, иногда даже не взимая за это плату, просто из нелюбви ко всему экстрасенсорному. Мик себя к таковым не относил. Если он прямо не натыкался на какого-нибудь мертвого полудурка, устраивающего бардак в жизни его не-мертвых знакомых, он обычно просто шел мимо, не влезая в чужое посмертие. Но у парня не было причин ему доверять.
Они оба с минуту понаблюдали за тем, как девушка в углу раздраженно поправляет прическу, собирает в сумочку кошелек с телефоном и вытряхивает мелочь в баночку для чаевых. Видимо, она уже поняла, что сегодня ей в этом баре ничего не светит. Раздражение требовало выхода, и Мик ничуть не удивился, когда, проходя мимо, она толкнула его острым плечом. Лицо у него было такое — люди в состоянии душевного раздрая обожали его задирать.
Может, в другой день и с другой женщиной он не постеснялся бы повернуть конфликт ровно так, как он того просил: с традиционным «крошка, тебе что, места мало», плавно перетекающим в «а ну-ка пойдем, выйдем»: в конце концов, выглядела девушка так, словно не просто выстояла бы против него в драке, но еще и оставила пару шрамов своими ох-какими-острыми каблуками, и это было бы приятным завершением вечера для них обоих. Но имея за своим плечом призрака, ледяное дыхание которого заставило побелеть кончик его носа просто от того, что он посмотрел на девчушку слишком пристально? Мик дураком не был и просто вскинул руки в виноватом жесте, пробурчав что-то извиняющееся. Девушку это не впечатлило, она ошпарила его недовольным взглядом — по интенсивности почти таким же неприятным, как у ее братца, — бросила на барную стойку плату за вечер и снова нырнула в толпу.
— Контрол-фрик, — услышал Мик краем уха, когда она уже направилась к выходу. Призрак неспешно плыл прямо за ней, иногда лениво переставляя ноги в пародии на человеческую ходьбу.
— Психопатка, — раздался еще более тихий шепот. В интимном полумраке бара было плохо видно, но Мику казалось, что призрак слабо и самую малость самодовольно ухмыляется. Его полупрозрачную макушку еще какое-то время было видно через немытое барное окно — пока Мик лениво прикидывал свои варианты.
Вечер все равно уже был испорчен, и Мик не видел ничего плохого в том, чтобы пойти следом за парочкой. В конце концов, с ним ведь пока не попрощались.
***
2Первое, что говорила ему Пикабу на каждой новой квартире — «ты ведь в курсе, что это нелегально?». Как будто от того, что она повторит это достаточное количество раз, в Марке проснутся честь и совесть, и он решит исправиться. Многие до неё пытались, и многие будут пытаться после неё, но Марк к этому моменту уже фактически гордился тем, что он неудачник с пистолетом, как в песне Бритни Спирз, и меняться не собирался.
— Можно подумать, ты когда-то была олицетворением добропорядочной гражданки, мисс Подстрелена При Попытке Ограбления — фыркнул он, аккуратно распаковывая рюкзак. Квартирка была ничего себе, большая и светлая, с холодильником, забитым едой под завязку: она все равно испортится, если он не вмешается, можно сказать, он делает что-то благородное. Был даже компьютер. Марк включил его, дождался, пока на мониторе появится запрос пароля, и принялся вдумчиво обшаривать компьютерный стол в поисках подсказок. Обычно богатенькие люди оказываются достаточно тупыми, чтобы оставить листочек с заветной комбинацией под клавиатурой или в ежедневнике. Если очень повезёт, там же найдутся цифровые ключи к сейфу.
За его спиной возмущенно тренькнуло блюдце. Марк проигнорировал этот звук в первый раз и во второй, и только когда у его уха с намеком щелкнули большие кухонные ножницы, отхватившие порядочный клок волос (Пикабу никогда не попыталась бы ему навредить, но вполне могла обстричь налысо), смирился и вернулся к доске с наспех нацарапанными буквами.
Когда-то Марк думал, что спиритический сеанс не сработает, если не будет включать в себя настоящую оккультную доску, бархатную скатерть, черные свечи и круг людей, взявшихся за руки, непременно с участием медиума. Годы практики показали, что вопрос не в антураже, а в том, хочет ли этот конкретный дух с тобой общаться.
Клайд — не хотел. Но на Клайде тонкие сферы не заканчивались.
«В тюрьму я к тебе не приду», сообщило блюдце, прокатившись по буквам щербатой каемкой. Марк закатил глаза, достал зажигалку и пачку сигарет, и закурил.
— Не больно-то и хотелось, лапа. В тюрьме красавчику вроде меня и без тебя общения хватит, — он лениво пожал плечами. Ну подумаешь, он был в розыске. В первый раз, что ли? Он в розыске был дольше, чем другие в школе, это о чем-то да говорило. Взлом и проникновение добавят лишние пару лет к его двум пожизненным — зато он выспится в нормальной постели. К чему разводить лишнюю панику?
Блюдце задумчиво покружилось в воздухе, встало на ребро и снова заскакало по буквам, складываясь в слова.
— Я и без тебя знаю, какое сегодня число, — буркнул Марк чуть более раздраженно.
Блюдце перешло на цифры. Как будто Марк сам не мог отсчитать, сколько дней осталось до даты икс. Как будто у него в голове не щелкали постоянно костяшки обратного отсчета, заставляя её горячо пульсировать ноющей тугой болью. Он отвернулся и выпустил в окно струйку дыма, игнорируя шебуршание за спиной. В мутном отражении в стекле было видно, как блюдце в раздражении взлетает все выше — пока не ударилось об потолок.
Люстра покачнулась. Осколки блюдца просыпались на пол.
— Мне придется их собрать, чтобы хозяева, вернувшись из отпуска, не решили, что в их доме завелся шальной барабашка, — меланхолично напомнил Марк. — Надеюсь, тебе будет хоть немного стыдно, пока я буду ползать по ковру.
Какое-то время в доме было тихо и темно — Марк не включал свет, все освещение было от уличных фонарей и голубоватого экрана компьютера.
«Я жалею, что не могу посетить могилу отца».
Марк достаточно надышал на стекло, чтобы призрак мог с ужасающим скрипом нацарапать слова в белесой дымке своим призрачным невидимым пальцем.
«Не будь как я. Сходи к брату, пока можешь».
Третий год — одно и то же. На годовщину смерти Клайда Пикабу принималась нудеть у него над ухом, требуя и умоляя, чтобы он посетил его могилу. Положил там цветочки, протер от паутины надгробие, сказал пару прочувственных слов — вся эта хрень. Как будто от этого будет кому-то легче. Марку — уж точно нет, а если бы Клайд хотел с ним поговорить, он бы среагировал на один из тысячи спиритических сеансов, которые он организовывал по его пропащую душу.
— Кладбища слишком жуткие. Мне нужно обзавестись хотя бы одним не мёртвым другом, чтобы я рискнул туда пойти, — лениво бросил Марк, усаживаясь на подоконник. В дома вселяться было проще, но в высотных квартирах было свое очарование: видеть весь город как на ладони, словно летишь сквозь облака. В открытую форточку задувал прохладный ночной ветер. Голова стала пульсировать сильнее — видимо, завтра стоит ждать дождя. Прогнозы мигреней Марка сбывались всегда.
Пикабу не ответила. Может, её опять выкинуло из мира мертвых в неподвижное тело на больничной койке, а может, она просто обиделась на его черствость и скудоумие — Марк бы не удивился. Он до сих пор не понимал, неужели ей некого больше преследовать в те часы, когда её сердце перестаёт биться?
Сам Марк под страхом смерти не согласился бы провести с собой хоть одну лишнюю минуту.
***
3— Итак, — лениво протянул Джесси, и сам вытянулся вслед за гласной, беззастенчиво зависнув в воздухе, словно покачивался в уютном гамаке. — Поделишься с классом сплетнями?
Хартли попытался проигнорировать вопрос, сосредоточившись вместо этого на пятнах крови у себя под ногами. Они были совсем свежие — коричневатые по краям, но в центре густого алого цвета. Главе семейства здесь вскрыли глотку, как жертвенному животному. Не хватало только свечей по углам ковра, чтобы принять это за ритуальное убийство.
— Ну же, не будь букой. Кто кого бросил? — Джесси перевернулся на живот, поставил подбородок на сплетенные пальцы и принялся болтать ногами в воздухе, как девочка-школьница, щебечущая по телефону с лучшей подружкой.
— Не понимаю, о чем ты, — неохотно буркнул Хартли. Он не любил разговаривать с Джей-Джеем на глазах у других людей — на него уже сейчас начинали странно пялиться копы. Не каждый день увидишь консультанта, который говорит с воздухом. Но минусом Джей-Джея было то, что если ему не давали то, чего он хочет, причем как можно скорее — то работать становилось просто невозможно.
— Да ладно, — Джесси просиял и завис рядом с Хартли, заглядывая в лужу крови через его плечо, словно видел на мокром ковре карточку из теста Рошарха. — Капитан смотрит на тебя, как побитый щенок, каждый раз, как ты отворачиваешься. Я за версту чую гейскую драму, приятель. И если детали не расскажешь ты...
— Нет никаких деталей, — выдохнул Хартли с излишней поспешностью. Еще не хватало — чтобы Джесси начал своё расследование. Добром это никогда не заканчивалось. — Никто никого не бросал. Мы расстались — еще год назад — как два взрослых, уравновешенных человека.
— Он тебе изменял, или твое сердце похитил другой красавчик? — Джесси вынырнул из пола, прямо из лужи, заставив Хартли отшатнуться с немым криком, и подвигал бровями, словно намекал на что-то неприличное.
— Мы просто поняли, что наши пути слишком разные, — разъяснил Хартли медленно и внятно, присев на корточки, чтобы разговор с полом не выглядел так странно с точки зрения других присутствующих. — Расстались друзьями, Джеймс.
— Друзья, которые ни разу за весь год не обменялись звонками, а теперь не могут смотреть друг другу в глаза и мямлят в разговоре, как два клоуна, забывшие все шутки в разгар сцены? — Джей-Джей уселся на люстру, болтая ногами в смешных пикси-ботиночках. — Понимаю. У меня таких — тьма, причем по обе стороны лимба.
— Может, ты допросишь меня о моей личной жизни чуть позже? — сквозь зубы прошипел Хартли. — Ну, знаешь, например, когда я закончу с работой?
— Твоя работа скучная, Харт, — Джесси надулся, и, видимо, это стало той самой последней каплей, потому что Хартли тихо зарычал и сдернул с уха слуховой аппарат.
Ах, благословенная тишина. Джесси пошевелил какое-то время губами, понял, что это бессмысленно, и растаял в воздухе улыбкой чеширского кота.
Конечно, призраки при общении не говорили вслух — иначе их слышали бы все. Скорее, это было воздействие, которое оказывалось прямо на мозг, минуя все каналы восприятия. И все же реальность была такова, что если ты не слышал живых людей, то не слышал и мертвых — как не могли видеть призраков незрячие люди. Может, это было как-то связано с магией, может, с психологией. И то, и другое было за пределами понимания Хартли.
Пальцами, затянутыми в голубой латекс, он потер пятно крови. Поднес к лицу, вдохнул острый металлический запах, прикрыл глаза — и на мгновение смог увидеть эту сцену, такой, какой была она этой ночью, до того, как обеспокоенные соседи вызвали полицию, а обеспокоенные копы — своего консультанта по особо странным делам. Один короткий замах — чем-то острым, мачете, большой нож? и вот уже распорото горло, но человеку в черном этого мало. Он присаживается рядом с истекающим кровью телом — еще живым — на то самое место, где сидит сейчас Хартли — поворачивает к себе белое от ужаса лицо мужчины, вынимает изо рта его язык, вытягивает так далеко, как может, и сосредоточенно лезет ему в рот, пытаясь обрезать самый корень...
Идеальная тишина, которой не могли добиться ни одни наушники, никакая звукоизоляция в мире — она здорово улучшала восприятие на всех уровнях, включая экстрасенсорный. Но у этого была и своя обратная сторона. К тому моменту, когда кто-то заметил, что что-то не так, Хартли сам побелел не хуже недавней жертвы, и хватался ладонями за горло, пытаясь убедить себя, что его гортань пока что в целости, спасибо большое. Возможно, он кричал. Сложно сказать, если сам себя не слышишь.
Когда теплая ладонь коснулась его плеча, Хартли изо всех сил рванул в сторону — словно спасался от загадочного убийцы. К счастью, капитан был к этому готов, и упал Хартли прямо ему в руки. Ладонь еще какое-то время поглаживала его по спине, пока он не перестал дрожать, потом Сингх развернул его к себе лицом, поймал его взгляд и медленно, держа руки на уровне груди, начал жестикулировать. Указательный палец в его сторону — круг из большого и указательного — большой палец другой руки между указательным и средним...
— Да, да, — он надеялся, что говорит не слишком громко, хотя на них снова неодобрительно пялились — но на них всегда неодобрительно пялились, еще бы у Дэвида не развилась паранойя за те месяцы, что они были вместе. — Я окей. Я полный окей.
Нацепить слуховой аппарат обратно было задачей посложнее, чем просто его снять. Звуки возвращались медленно — словно Хартли каждый раз приходилось привыкать к ним заново.
— Это не мистическое убийство. Совершенно нормальный маньяк, — он покачал головой, чувствуя себя почти виноватым и одновременно выдыхая с облегчением. Одним делом меньше для него, одним больше для полиции. — Но выброс энергии был достаточно сильным, чтобы отпечататься в комнате. Не завидую будущим жильцам.
— Сможешь чем-то помочь? — Хартли помотал головой, и Дэвид поспешно принялся объяснять: — Если тебе нужно отдохнуть, я полностью понимаю, я просто хотел — такое дело привлечет к себе много внимания...
— Дэвид, — Хартли поймал его за руку, заставляя прервать ожесточенное мельтешение. — Я не это имел в виду. Я бы с радостью помог — но я ничего не видел. На убийце была маска.
— О, — рот Дэвида превратился в идеальную грустную окружность, прежде чем он поджал губы, поднялся и протянул Хартли ладонь. Хартли, поколебавшись, ее принял. Удивительно, насколько проще Дэвиду стало проявлять привязанность физически, стоило им расстаться. Как будто он перестал ежеминутно бояться, что его застукают за чем-то непристойным. — По крайней мере, ты сможешь описать хоть что-то? Мне нужно бросить журналистам кость. Ты видел Линду Парк? Этой женщине ничего не стоит съесть меня живьем.
— Конечно, — Хартли шумно выдохнул. Ноги все еще держали его очень нетвердо, и только потому он все еще не отпустил руку Дэвида — а Дэвид, в свою очередь, не торопился его отталкивать.
— Хартли и Дэвид на ветке сидели... — тоненько пропел Джесси у него над ухом — и вылетел в окно, раскатисто хохоча, словно придумал лучшую шутку тысячелетия.
● «Я люблю свою работу, я приду сюда в субботу», или нет ничего лучше, чем рабочее задание, которое падает на тебя в десять вечера. В такие моменты жальче всего бедных чуваков, которые эти пресс-релизы в такой час рассылают, потому что, ну, они ведь тоже не спят, сидят, страдают. Куда смотрят профсоюзы, эй? ● В субботу днем приехал к Тэду, к вечеру присоединилась Тэн, в тот же день тэдова соседка спросила нас, взяли ли мы с собой теплые вещи на четверг, а то похолодание обещают. Посмеялись. Зря. Светочка слишком хорошо выучила наше «да мы завтра к вечеру уедем» =_= ● Имел удовольствие бинтовать и терешкать дурного котика с язвочкой на лапе. Котик ненавидел бинт, меня и пластиковый конус, из которого выбирался с ловкостью бывалого рецидивиста. Один из сиятельных моментов нашего с ним тимбилдинга даже запечатлен на пленку. Насладиться миниатюрой.
● На фоне знакомства Тэн с Легендами завтрашнего дня решили пересмотреть (и показать ей) Побег. Удивительный все-таки сериал, особенно первый сезон. Был одним из немногих, которые я в свое время смотрел, не дыша и вставляя под веки спички, чтобы не моргать, пачками по пять-шесть серий. Сюжет действительно захватывает, и как начинают фрустрировать обломы Майкла к середине сезона... Особенно если смотришь первый раз хд Плюс пиздец красивые съемки, хороший саунд, божественная для середины нулевых озвучка, разве можно просить о большем? Персонажи ужасно характерные, хотя и озадачивает полное отсутствие химии между персонажами при таком годном касте. Но и хрен бы с ней, там и дженового взаимодействия хватает за глаза. Щеночек Сукре, не заслуживший этого дерьма. Майкл Я Не Умею В Людей Скофилд. Линк и его декольте!! То есть до декольте еще сезон, но! И их с Майклом история, с этой псевдо-страховкой матери и... буль. Меня так просто купить на душевные истории с сиблингами (и я удивлен, что не встретил пока ни одного клипа про Мика с Леном, использовавшего бы кадры из Побега). Но главная звезда, конечно, он.
Ганнибалы всего мира отдыхают, Джокеры с Декстерами сосут в сторонке, вот он, вот он, маньяк моей мечты: мерзкий, гадкий, верибельный, абсолютно ебанутый и не вызывающий никакого сочувствия, не смотря на наличие грустненького бэка и редких трогательных моментов. Ме густа. Я молчу про его отношения с Абруцци. Вся химия сериала, сколько там ее было, вошла в этих двоих.